Начальник штаба долго смотрит на карту, ведет остро заточенным карандашом по извилистой линии фронта, наконец соглашается:

— Да. По логике вещей должен быть здесь…

— Вы связались с разведотделами Ставки, других фронтов? — спрашивает Николаев Тагильцева.

— Так точно. На других участках появления новых соединений не зафиксировано.

— Хм… — Невысокий, плотный Николаев начинает быстро расхаживать по тесному кабинету — три шага от стола до двери, три шага обратно. Его полное моложавое лицо становится хмурым. — Черт побери… Важно знать, где этот корпус сейчас. Зная его расположение, нетрудно принять упреждающие меры.

— Разумеется, — соглашается Тагильцев. Он на голову выше Николаева, худ, узкоплеч, высокий рост словно мешает ему, так как, глядя на командующего, он чуть склоняет к плечу крупную лысую голову.

— Разумеется… — раздраженно бурчит Николаев. — Разумеется, проще простого принять контрмеры, когда знаешь, откуда ждать удар. Я пока не знаю. А вы знаете?

Тагильцев пожимает худыми плечами, и на его длинноносом, продолговатом лице появляется выражение вины.

— То-то и оно! — Николаев вдруг останавливается, глядит на начальника разведуправления снизу вверх. — Послушайте, полковник, а не ошиблись ваши разведчики? Не обманули их немцы? Может быть, они выдумали какой-то трюк?

— Исключено, — уверенно говорит Тагильцев. Выражение вины исчезает с его лица, оно вновь становится строго официальным. — Мы располагаем сведениями из различных источников. Сообщения подпольных организаций, разведывательных групп, авиаразведки и специально заброшенных парашютистов совпадают — в прежнем районе дислокации корпуса уже нет.

— Что же, такая махина испарилась в неизвестном направлении?

— Перед перебазировкой противник провел широкую операцию против партизан и наших разведгрупп. Они были вынуждены на время покинуть интересующий нас район. Железнодорожные станции в зоне погрузки были оцеплены, магистрали тщательно патрулировались.

— Вы полагаете, что немцы перебросили корпус по железной дороге? — устало спрашивает Сталемахов.

— Не исключено. — Тагильцев ненадолго замолкает, чешет костлявым кулаком острый, тщательно выбритый подбородок. — Но едва ли… Простейший подсчет показывает, что для переброски этого корпуса противнику потребовалось бы что-то около двухсот эшелонов. Такой концентрации подвижного состава мы не могли не заметить. Тут двумя днями не обойдешься…

— Почему двумя?

— Видите ли, операции против партизан были предприняты первого и второго ноября. Третьего ноября все части корпуса прекратили всякую радиосвязь… — Полковник многозначительно посмотрел на внимательно слушавшего командующего. — Пятого ноября мы получили первые сведения о передислокации корпуса, а вчера вечером и сегодня ночью эти сведения были уточнены окончательно. Следовательно…

— Следовательно, корпус движется в новый район сосредоточения своими средствами! — быстро заключает за него Николаев. — Так?

— Всего вероятнее, — соглашается Тагильцев.

— Так куда же он движется?

— Сведений пока не имею. В такой ситуации могла много дать авиационная разведка, но… Сами видите! — Тагильцев угрюмо кивает на окно.

Николаев подходит к окошку, отдергивает темную маскировочную шторку. Все трое глядят на тусклое, забитое тучами небо.

— Н-да, — вздыхает Сталемахов. — Вот вам праздничный сюрприз! Но куда все же он переброшен?

Все снова склоняются над картой.

— Неужели они располагают сведениями о готовящемся наступлении? — вдруг тихо произносит Николаев, и обветренное лицо его слегка бледнеет.

— Что вы, товарищ генерал! — Тагильцев изменяет обычной своей официальности, взмахивает длинными тощими руками. — Не может быть! Меры маскировки приняты самые строжайшие! Наши разведорганы начеку. Любые крупные мероприятия противника по отражению наступления были б тотчас замечены. Мы точно знаем — пока такие мероприятия не проводятся.

— А исчезновение целого танкового корпуса, по-вашему, не мероприятие, а легкая прогулка по Невскому? — язвительно замечает Николаев.

— Так-то оно так, товарищ командующий, — приходит на помощь Тагильцеву начальник штаба, — но если учитывать огромные размеры предстоящей операции, то никакой отдельно взятый корпус тут ничего изменить не сможет. Часы бьют уже не немецкое, а наше время.

— Конечно, — соглашается Николаев, — в целом изменить не может. Но на какой-то из важнейших этапов этой операции повлиять сможет. И причем существенно. Внезапный удар… Не шутка! Опасность этого удара никто не может предопределить, пока мы не знаем, откуда его ждать. — Николаев опять поворачивается к Тагильцеву. — Дайте мне район сосредоточения этого корпуса невидимки. Кровь из носу, а дайте! Дадите — сумеем сделать из него лапшу. Нынче сил у нас на это хватит!

— Дадим, — уверенно говорит Тагильцев. — Дайте время — дадим.

— Нет, дорогой полковник, — жестко усмехается Николаев, — времени-то как раз нам ныне и не дано. Все предоставлено: люди, оружие, техника, а времени — нет! Больше трех дней не даю. Извольте через три дня членораздельно доложить о новом местоположении этого резервного корпуса.

— Постараемся, — менее уверенно произносит Тагильцев и вновь угрюмо косится на тусклое окно.

— Что вы думаете предпринять? — уже по-деловому спокойно спрашивает Николаев.