Шрифт:
— Служим Советскому Союзу! — гремит в кабинете.
— Вольно! — Мгновенно преобразившись, став приветливым, генерал широко, простецки улыбается: — А теперь давайте знакомиться. — Он идет вдоль строя, пожимая руки.
— Капитан Разумов, лейтенант Бабушкин, младший лейтенант Табарский, младший сержант Капралов, рядовой Котлярчук, сержант Астраханцева… — представляет Савушкин, и ему становится еще веселее: такие до глупого сконфуженные лица у радиоперехватчиков.
— Так-с, — говорит командующий, обойдя строй. — Был очень рад познакомиться. С добрыми солдатами знакомиться приятно… — Обернувшись к майору: — Но кто-то из них первым обнаружил противника. Или все сразу?
— Нет, не все.
— Кто же первым?
— Сержант Астраханцева.
Командующий поворачивается к девушке, удивленно взлетают вверх брови. Некоторое время молча разглядывает ее, потом оглядывается на майора и совсем не по-военному, добрым отцовским голосом переспрашивает:
— Астраханцева?.. Вот эта девочка?
— Так точно.
Командующий снова глядит на зарумянившуюся, растерявшуюся Людочку и вдруг растроганно произносит:
— Милая ты наша дочка… Солдаточка ты наша… Дай я тебя поцелую! — Подходит к Людочке и трижды звонко целует ее в лоб.
Все улыбаются, а у окончательно потерявшейся Людочки лицо становится таким пунцовым, что Савушкину кажется — вот-вот сквозь ее щеки брызнет яркая молодая кровь. Она смотрит на улыбающегося вместе со всеми комбата, будто ждет, что он немедленно бросится к ней на помощь, — столько в ее взгляде чего-то нового, скрывать которое она сейчас не может. И Савушкин наконец-таки замечает это новое. Перестает улыбаться, вздрагивает от внезапного предчувствия…
— Всех отличившихся представить к награде! — вновь становясь деловым и серьезным, отдает распоряжение Николаев. — Наградные листы представить лично мне.
— Слушаюсь! — щелкает каблуками Савушкин, хотя плохо понимает, о чем говорит генерал — в голове гул от неожиданно захлестнувшего волнения.
— Ну, а теперь отдыхать! — говорит Николаев радистам. — Проводите меня до машины. — Обернувшись к Савушкину: — Мы поехали. До свидания, майор.
Савушкин бессознательно пожимает руку командующему, как-то необычайно лукаво поглядевшему на него полковнику Тагильцеву и остается один.
Ушли. Поблагодарили всех, кроме него, комбата. Но он не чувствует обиды. Майор давно привык, что офицерам-связистам чаще перепадают синяки и шишки, нежели поощрения. Уж так устроено и в жизни вообще, и в армии в частности, что о связистах вспоминают лишь тогда, когда выходит из строя связь или случается еще что-то подобное. Не найдись этот проклятый корпус — было б ему, Савушкину, на орехи…
Впрочем, майору сейчас не до обид. Не поблагодарили — не надо. Не ради похвал служит майор. Сейчас его занимает другое. Людочка. Взбудораженный, взволнованный, он начинает метаться по кабинету, и ожидающий, беззащитный Людочкин взгляд преследует его.
Конечно же! Таких дураков, как он, можно считать по пальцам. Надо же быть таким слепцом! Разумеется, она все поняла еще тогда при бомбежке, в лесу… А он: «Сержант Астраханцева!» — и все. Будто других слов не существует.
Перед мысленным взором Савушкина замелькали все случайные и не случайные встречи с Людочкой… Только неужели все это правда? Неужели так и есть? Не выдумал ли он? Тогда зачем она всякий раз, когда он заходил в казарму к девушкам-радисткам, выходила вслед за ним? Выходила, словно ждала, что он вернется, подойдет к ней…
А взгляд… Лишь сегодня, всего несколько минут назад, Савушкин внезапно понял — за всю его взрослую жизнь ни одна женщина не смотрела на него такими глазами…
Кто празднику рад…
От сумбурных праздничных дум майора оторвал техник-интендант 1 ранга Шустер. Похудевший, осунувшийся, обросший многодневной рыжей щетиной, помпотех шумно ввалился в кабинет комбата и весело гаркнул:
— Разрешите доложить! Техник-интендант первого ранга Шустер вместе с вверенным экипажем автомашины из командировки вернулся!
«Не было ни гроша — да вдруг алтын!»
— Здравствуй, Шустер! — кинулся к помпотеху Савушкин. Он и в самом деле обрадовался появлению помощника. Ко всем прочим сегодняшним удачам прибавилась еще одна. Привалило майору Савушкину за один день столько радостей, что хватило б на десять таких же майоров.
— Привез. Все привез, товарищ майор. Даже с перевыполнением! — опередив его вопрос, ощерился в улыбке Шустер. — Почти под самый Воронеж забрался, а достал. Теперь мы живем!
Возбужденному Савушкину очень захотелось облапить помпотеха, тряхнуть хорошенько или, по крайней мере, трахнуть по плечу, но он от такого давно отвык и потому лишь улыбнулся:
— Значит, привез?
Пока Шустер рассказывал, как он оформлял документы, пробирался на Воронежский фронт, где почти у самой передовой оказались невывезенные материальные склады, как ночами «выручал» ящики с запасными радиочастями, Савушкин продолжал мучиться этим желанием. В самом деле — столько приятного за один день! Теперь батальон обеспечен, полностью подготовлен к предстоящему наступлению. Сгинула вон еще одна забота.
— Так где же твое добро?
— Уже на складе. Разгрузили. Я потому и зашел, — спохватился Шустер. Ему была отлично известна лютая жадность майора к каждой лишней запчасти, и он полностью разделял ее. Фронт — не торговый ряд. Не случись под руками какого-нибудь пустяка — кровавыми слезами обернется.