Шрифт:
– Перестаньте говорить, как Гай Фокс, [3] и объясните, что вы имеете в виду, – потребовала леди Трессильян.
– В сущности, я сам пребываю в некоторой растерянности и могу строить лишь туманные предположения. Но поверьте моему чутью, волны напряжения исходят из одного источника! Если бы его можно было изолировать… Но пока слишком многое остается неясным.
– У меня нет никакого желания просить Одри уехать, – задумчиво сказала леди Трессильян. – Насколько я могла заметить, она прекрасно вела себя в самых щекотливых ситуациях. Она исключительно вежлива, но отчужденна. Я считаю ее поведение безупречным.
3
Изображение Гая Фокса ежегодно сжигается пятого ноября в день годовщины раскрытия Порохового заговора.
– О, бесспорно, – сказал мистер Тревис. – Бесспорно, и все же как раз это, по-моему, оказывает наиболее ощутимое влияние на молодого Невиля Стренджа.
– Вы правы, Невиль ведет себя не слишком достойно, – сказала леди Трессильян. – Надо будет поговорить с ним. Однако не могу же я выгнать его из дома. Метью относился к нему чуть ли не как к родному сыну.
– Я знаю.
Леди Трессильян вздохнула.
– Вы знаете, что Метью утонул здесь? – спросила она, понижая голос.
– Да.
– Все мои знакомые удивлялись, почему я осталась в этом доме. Глупо с их стороны. Ведь здесь я всегда ощущаю, что Метью где-то рядом со мной. Этот дом наполнен воспоминаниями. В любом другом месте я чувствовала бы себя одинокой и чужой. – Она немного помедлила и продолжала: – Первое время я надеялась, что недолго задержусь в этом мире и присоединюсь к нему. Особенно когда мое здоровье начало сдавать. Но похоже, мне суждено жить, превращаясь в старую развалину… Я точно ветхие ворота, которые скрипят, скрипят, да никак не рухнут. – Она сердито взбила подушку. – И признаюсь вам, это совсем меня не радует! Я всегда надеялась, что, когда пробьет мой час, я смогу уйти быстро и тихо, что встречусь со смертью лицом к лицу, а не буду ждать, как она постепенно и неумолимо подкрадывается ко мне и дышит в спину. Эта ужасная болезнь заставляет меня терять одно достоинство за другим. Я становлюсь все более беспомощной… все более зависимой от людей!
– Но очень преданных людей, я уверен. Мне показалось, что у вас очень преданная и почтительная служанка.
– Баррет? Та, что пригласила вас ко мне? О да, она – утешение моей жизни! Она, как старая стальная алебарда, будет вечно предана мне. Мы прожили вместе целую жизнь.
– И кроме того, должен заметить, вам повезло, что с вами живет такой человек, как Мери Олдин.
– Ваша правда. С Мери мне тоже очень повезло.
– Она ваша родственница?
– Да, дальняя родственница. Одно из тех бескорыстных созданий, которым суждено приносить свою жизнь в жертву ради благополучия других. Сначала она ухаживала за больным отцом… Умный был человек, но чертовски требовательный. Когда он умер, я упросила ее переехать ко мне, и я благословляю тот день, когда она появилась в моем доме. Вы не представляете, какими ужасными особами зачастую бывают компаньонки. Бесполезные, нудные создания. Можно сойти с ума только от их тупости. Они и становятся-то компаньонками, потому что больше ни на что не способны. А Мери просто чудо, интеллигентная, начитанная женщина. У нее исключительные способности и, знаете, такой цепкий мужской ум. Познания ее достаточно обширны и глубоки. С ней можно поговорить на любую тему. Но ее достоинства не ограничиваются умными разговорами, она к тому же прекрасно управляется с домашними делами. Ей удается содержать дом в полном порядке, и слуги вполне довольны ее правлением. Она разрешает все ссоры, не любит интриг. Уж не знаю, как она всех усмиряет, но полагаю, очень тактично.
– Давно она живет с вами?
– Лет двенадцать… или даже больше. Тринадцать-четырнадцать, что-то около этого. Она стала моим главным утешением на старости лет. Настоящий подарок судьбы.
Мистер Тревис рассеянно кивнул.
Леди Трессильян, следя за ним сквозь полузакрытые веки, вдруг сказала:
– В чем дело? Вы чем-то сильно обеспокоены?
– Пустяки, – ответил мистер Тревис. – Чистые пустяки. А у вас острый взгляд.
– Мне всегда нравилось изучать людей, – сказала леди Трессильян. – У Метью довольно часто случались проблемы, но мне не надо было дважды смотреть на него, чтобы понять, что он чем-то расстроен или обеспокоен. – Она вздохнула и откинулась на подушки. – А сейчас, мой друг, я должна с вами проститься. – Это был исключительно царственный жест, словно королева-мать отпускала своих придворных. – Я очень устала. Но вы подарили мне прекрасный, удивительный вечер. Заходите поболтать со мной. Я буду ждать вас.
– Благодарю за эти добрые слова и с радостью воспользуюсь дарованной привилегией. Простите великодушно, если я был слишком болтлив и утомил вас.
– О, ничего подобного. Просто последнее время усталость наваливается на меня совершенно неожиданно. Прошу вас, прежде чем уйти, позвоните в этот колокольчик.
Мистер Тревис осторожно дернул за шнур колокольчика, заканчивавшийся большой пушистой кистью.
– Историческая ценность, – заметил он, – однако прекрасно сохранилась.
– Мой колокольчик? Да. Новомодные звонки не для меня. Они то и дело выходят из строя, а ты продолжаешь давить на кнопку, напрасно ожидая отклика! А уж эта вещь никогда не подведет. Он звонит наверху в комнате Баррет, колокольчик висит у нее над кроватью, поэтому она является ко мне незамедлительно. А если почему-то задерживается, то я вскоре повторяю свой вызов.
Выйдя в коридор, мистер Тревис услышал тихий звон, доносившийся откуда-то сверху, и понял, что леди Трессильян позвонила еще раз. Он поднял голову и заметил проволоку, протянутую по потолку. Баррет поспешно спускалась с верхнего этажа и, пройдя мимо него, скрылась в спальне своей госпожи.
Мистер Тревис медленно сходил по ступеням, решив не пользоваться маленьким лифтом, а совершить нисхождение самостоятельно. Его задумчивое лицо приобрело выражение хмурой нерешительности.
Вся компания по-прежнему была в гостиной, и, когда мистер Тревис вошел в комнату, Мери Олдин сразу же предложила сыграть в бридж, однако мистер Тревис вежливо отказался, сославшись на то, что скоро он собирается покинуть сей гостеприимный дом.
– Видите ли, – сказал он, – мой отель одно из тех старомодных заведений, в которых принято возвращаться до полуночи.
– Ну, до полуночи еще далеко. Пока только половина одиннадцатого, – заметил Невиль. – У вас ведь не запирают двери, я надеюсь?
– О нет. На самом деле я сомневаюсь, что они вообще запирают дверь на ночь. Ее закрывают в девять часов, но для того чтобы войти, надо просто повернуть ручку. Мне кажется, что люди в этом местечке поступают крайне беспечно, хотя, вероятно, они полагаются на честность местного населения.