Шрифт:
И вдруг с драматической внезапностью случилось невероятное! Из вечернего полумрака появилась летящая фигура. Мгновение назад ничего не было, она появилась совершенно неожиданно – белая фигура, бегущая… бегущая… к этому скалистому обрыву. Прекрасная и отчаявшаяся незнакомка, преследуемая фуриями! Они незримо летели за ней, увлекая ее к пропасти. Она бежала, охваченная ужасным отчаянием. Ему было знакомо такое отчаяние. Он понял, что сейчас должно произойти…
Мак-Виртер стремительно вышел из тени и схватил ее за руку в тот самый момент, когда она готова была броситься вниз…
– Нет! Остановитесь! – порывисто воскликнул он.
Ему показалось, что он держит в руках птицу. Она сопротивлялась, молча боролась, пытаясь вырваться на свободу, и затем, опять-таки как птица, вдруг утихла.
– Не стоит бросаться своей жизнью, – страстно сказал он. – Ничто не стоит этого. Ничто! Даже если вы отчаянно несчастны…
Она издала звук, отдаленно напоминавший отрывистый смешок.
– Разве вы так несчастны? – резко спросил он. – Что с вами случилось?
Она ответила ему сразу, мягко выдохнув всего два слова:
– Мне страшно!
– Страшно? – Он был так поражен, что опустил руки и отступил на шаг, чтобы получше разглядеть ее.
Мак-Виртер увидел, что она сказала правду. Именно страх стремительно гнал ее к пропасти. Именно страх сделал это маленькое, бледное и умное лицо таким опустошенным и глупым. Страх заполнил ее большие, широко расставленные глаза.
– Чего вы так боитесь? – недоверчиво спросил он.
– Я боюсь, что меня повесят, – ответила она так тихо, что он едва расслышал ее голос.
Да, она именно так и сказала. Точно завороженный, он смотрел на нее. Затем перевел взгляд на край обрыва.
– Поэтому вы решили?..
– Да. Мгновенная смерть вместо…
Она закрыла глаза и задрожала. Дрожь охватила все ее тело.
Мак-Виртер быстро выстроил в уме цепочку логических умозаключений.
Наконец он сказал:
– Леди Трессильян? Та старая леди, которую убили? – Затем резко добавил, пораженный собственным открытием: – Должно быть, вы миссис Стрендж… первая миссис Стрендж.
По-прежнему дрожа, она кивнула. Мак-Виртер продолжал размышлять вслух, медленно и задумчиво роняя слова. Слухи были перемешаны с фактами, и он старался припомнить все, что слышал.
– Они подозревали вашего мужа… Это правда, не так ли? Все улики указывали на него… И затем обнаружилось, что эти улики были кем-то сфабрикованы…
Он умолк и пристально посмотрел на нее. Она перестала дрожать и просто стояла, глядя на него, как послушный ребенок. Мак-Виртер нашел ее нестерпимо трогательной и волнующей.
– Я понимаю… – продолжал он. – Да, я понимаю, как это случилось… Ведь он оставил вас ради другой женщины? А вы любили его… Вот почему… – Он помолчал немного и добавил: – Я понимаю вас, моя жена тоже бросила меня ради другого мужчины…
Она взмахнула руками и начала бормотать исступленно и беспомощно:
– О нет… Нет… Все не так… Все совсем не так…
Мак-Виртер резко оборвал ее. Его голос был непреклонным и повелительным:
– Идите домой. И больше ничего не бойтесь! Вы слышите? Ничего! Я позабочусь о том, чтобы вас не повесили.
15
Мери Олдин лежала на диване в гостиной. У нее болела голова, и все тело было каким-то разбитым.
Вчерашнее расследование, закончившееся официальным выяснением всех обстоятельств дела и снятием показаний, было отложено примерно на неделю.
Завтра должны были состояться похороны леди Трессильян. Одри и Кей поехали на машине в город, чтобы купить черные платья. Тед Латимер отправился вместе с ними. Невиль и Томас Ройд ушли прогуляться, поэтому, не считая слуг, Мери была одна в доме.
Суперинтендант Баттл и инспектор Лич сегодня отсутствовали, и это тоже позволяло вздохнуть свободнее. Мери казалось, что после их ухода дом стал немного светлее, словно рассеялась какая-то мрачная темнота. На самом деле полицейские были очень вежливы и исключительно доброжелательны, но их бесконечные вопросы и спокойная, методичная, тщательная проверка каждого факта создавали в доме крайне нервную и напряженную обстановку. Должно быть, в данный момент этот суперинтендант с непроницаемым лицом изучает свои записи, обдумывая события последних десяти дней, вспоминая каждое слово и, возможно, даже каждый жест.