Шрифт:
Приемлет ли народ существующий режим?
Тяжело писать на эту тему, самую в сущности важную и больную для нас, людей, ненавидящих этот апокалипсический режим. И трудно судить советских людей, над которыми столько страшного было совершено и совершается. Не забудем цифру — минимум 35 миллионов жертв режима! Если считать не только расстрелянных и замученных, но и просидевших по 20 лет в страшных сталинских тюрьмах и лагерях. Если считать не только репрессированных по 58-й статье, — «враги народа» — 19 миллионов репрессированных, [7] — но и по всем другим статьям и кампаниям террора, от раскулачивания и до хрущевских «тунеядцев».
7
Цифра эта определяется Тони Клифом (Tony Cliff, «Stalinist Russia: a marxist analysis», London, Hamilton Terrace, 1955 г.) сравнением числа людей избирательного возраста по переписи 1937 года с числом избирателей на выборах в Верховный Совет в конце 1938 года. Убыль за 1,5 года — 15 миллионов! По сведениям из нескольких авторитетных советских источников известно, что еще 4 миллиона было репрессировано по 58-й статье в остальные годы, особенно в 48–50 гг. Цифры репрессированных по другим статьям и кампаниям взяты мною от западных авторов. Учитывается и 6 миллионов крестьян, погибших в 1932 году на Украине от голода по вине Сталина.
35 миллионов своих ни в чем не повинных людей!
35 из 180! То есть каждый шестой человек был съеден людоедским режимом. А те, кто остались в живых?.. Сколько мук вынесли они! Годы войны, разрухи, голода, годы каторжного труда.
Трудно судить советских людей и еще труднее делать прогнозы. Настоящей социологии в СССР нет и быть не может. И все-таки можно, а главное нужно разобраться.
«Перед Вами открылась душа народа, — пишет Павлу Литвинову рабочий из Ташкента, — открылось все, что он выстрадал за эти полстолетия. Это бывает нечасто. Постарайтесь же понять его».
(Сборник писем Литвинову. Голландия).Постараемся и мы.
Спектр критики
Известно уже большое число работ советских диссидентов, в которых высказывается негативное отношение к советскому народу. Первым, пожалуй, кто четко выразил такое отношение, был Андрей Амальрик. В своей книге «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» он разбивает советских людей на 3 группы или класса:
Средний класс. Сюда Амальрик относит людей умственного труда, служащих и рабочих высокой классификации.
«Так как все в стране принадлежит государству, то люди этого класса, — пишет он, — представляют собой госчиновников, с присущим этой категории людей конформизмом мышления и психологии».
И
«поскольку все мы работаем на государство, у всех психология чиновников — у писателей, состоящих членами ССП, ученых, работающих в государственных институтах, в такой же степени, как у чиновников КГБ или МВД»,
(стр. 16. Выделено здесь и далее мною — В.Б.)«Отсюда многие явные и неявные протесты в СССР принимают характер недовольства младшего клерка тем, как к нему относится старший»,
(там же).3. Народ.
«Русскому народу, в силу ли его исторических традиций или чего-либо еще (?!) почти совершенно непонятна идея самоуправления, равного для всех закона и личной свободы — и связанной с этим ответственности. Даже в идее прагматической свободы средний русский человек увидит не возможность для себя хорошо устроиться в жизни, а опасность, что какой-то ловкий человек хорошо устроится за его счет. Само слово „свобода“ понимается большинством народа как синоним слова „беспорядок“, как возможность безнаказанного свершения каких-то антиобщественных и опасных поступков».
«Что личность сама по себе представляет какую-то ценность — это дико для народного сознания»,
(стр. 30–31).Понятие «справедливости» на практике оборачивается желанием, «чтобы никому не было лучше, чем мне».
«Наконец, для народа характерно преклонение перед силой. И ко всему еще советский народ представляет собой малокультурную и социально дезориентированную массу».
«„Пролетаризация“ деревни, считает Амальрик, породила „странный класс“ — не крестьян и не рабочих. В свою очередь среди рабочих масса вчерашних крестьян, а в „среднем классе“ — вчерашних крестьян и рабочих».
«Кем осознает себя эта масса и чего она хочет, никому, я думаю, неизвестно».
«Люди, попав в новую среду и условия, становятся одновременно запуганы и агрессивны»,
(стр. 33).Еще дальше идет Андрей Синявский.
«В сочетании с вороватостью… пьянство сообщает нам босяцкую развязность и ставит среди других народов в подозрительное положение люмпенов. Как только „вековые устои“ и сословная иерархия рухнули и сменились аморфным равенством, эта блатная природа русского человека выперла на поверхность. Мы теперь все блатные… Это дает нам бесспорные преимущества по сравнению с Западом и в то же время накладывает на жизнь и устремления нации печать непостоянства, легкомысленной безответственности. Мы способны прикарманить Европу или запустить в нее интересной ересью, но создать культуру мы просто не в состоянии. От нас, как от вора, как от пропойцы, можно ждать чего угодно».
(«Мысли врасплох», стр. 41–42. Мюнхен).Григорий Померанц утверждает, что народа вообще уже не стало, особенно как питающей культуру почвы и хранителя национальных традиций. («Люди воздуха»).
Солженицын соглашается с Померанцем, но обвиняет в этом интеллигенцию (на которую уповает Померанц), осуществляющую, мол, по указанию властей духовное уничтожение народа, отнимая у него религию, национальный дух, отравляя ложью коммунизма и т. д. («Образованщина»).
Наконец, народ обвиняется в пассивности и трусости.
«Излюбленная тема всех разговоров, которые ведутся всеми советскими людьми, как все в этой жизни пошло вверх тормашками, как в магазинах нет никаких продуктов, как озверели люди в отношениях между собой, как исчезла элементарная справедливость. Ругают власть от мала до велика, но за исключением нескольких сот смельчаков, в той или иной мере пытавшихся отстоять в стране справедливость и гуманное отношение к людям, „простой советский человек“ ничего делать не хочет».
Новый эмигрант Ю. Глазов («Русская Мысль» от 8 июня 1972 г.)