Душить, пока не обмочится, пока не обгадится, пока язык его вонючий не посинеет… Он хлестанул стеком по бедру: стоять! Да стоять же! Этот варвар — всего лишь прекрасно подготовленный диверсант. Убивать нельзя. Пока нельзя… Вдох — и медленный, на четыре счета, выдох…

Распахнулась дверь медбокса — так официально именовалась пыточная, — военврач Рукан, верный соратник-дознаватель, сделал условный жест. Кстати, очень кстати. Кунтрилакан проверил крепление зажимов у подследственного и двинул в медбокс.

— Ну что, чародей, потрошитель мозгов, чем порадуешь?

Рукан почесал небритый подбородок.

— Я расшифровал ментограмму

— Да не томи уже!

— Почти все воспоминания — ложная память. Психомаска.

Кунтрилакан аж присвистнул. Да, это усложняет дело. Или наоборот — облегчает?

— Очень искусная психомаска, — военврач размял цилиндрик, закурил. — Мы такого еще не умеем. Очень мощные блоки, достоверность по шкале…

— Ты сказал — почти, — перебил его дознаватель. — Что достоверно?

— Все, что касается пребывания на Побережье. Вот момент полудостоверности. — Рукан включил запись. — Барахтается в воде. Тонет. Всплывают водолазы. Дальше сильное чувство страха и лакуна, связанная якобы с потерей сознания. Очнулся на берегу. Потом стопроцентная достоверность.

Значит, не актер, понял Кунтрилакан. Знакомые штуки, знакомые. Психомаску снимает сильный шок. Лучше всего — связанный со страхом неизбежной гибели… Тогда…

Вернувшись в кабинет, он набрал номер комендантского взвода и отдал необходимые распоряжения. Вызвал конвой, объявил, с наслаждением глядя в уже совершенно безумные глаза подследственного Капсука, что за отказ сотрудничать и издевательство над следствием тот приговаривается к расстрелу. Приговор будет приведен в исполнение немедленно.

Когда Капсука увели, вернее, уволокли, потому что на ногах он уже не стоял, дознаватель извлек из сейфа табельный пистолет и тщательно перезарядил. Командовать расстрельным взводом он будет лично — лишать себя удовольствия лицезреть, как мозгляк наложит в штаны, главный дознаватель не собирался. Но осторожность соблюсти надобно…

Волна с тугим шелестом катала взад-вперед прибрежную гальку, и Максим сказал, что хрен они в такое волнение смогут выйти в море, но вор-на-кормлении придерживался иной гипотезы.

— Шкряка в дупле, там все чики. В проливе встречка, пройдем как бритва…

Пламя костра металось на ветру, несмотря на кольцо скал, окружавшее место стоянки. Гнилозуб выхватил из огня две шпажки с нанизанными моллюсками.

— Точи, фраер. Там, — он махнул рукой в сторону берега, — тебя нескоро хавчиком подогреют.

Максим впился зубами в белесый ошметок. Моллюск напоминал вкусом обычную синтетическую говядину, разве что провонявшую дымом и оттого изрядно горчившую.

— Послушайте, Шарль, — сказал Максим. — Сколько можно, в самом деле. Я не понимаю трех слов из четырех вами сказанных. Давайте нормально. Вы же не совсем одичали… Серьезные же вещи обсудить надо.

Гнилозуб поскреб небритую щеку, прищурившись, посмотрел на пламя.

— Ладно, по габарям, — изрек он наконец. — Попробую. Ты вообще-то знаешь, что здесь двенадцать по Рейману? Румата — десять, даже у варваров — десять, Гиганда — девять, Страна Отцов, вообще-то, уже восемь, а здесь — двенадцать?

Максим знал.

— Ты знаешь, что раз я вор-на-кормлении, то у меня скоро плановое ментоскопирование?

Этого Максим не знал.

— И что если докопаются до моих нездешних… моментов, мне кирдык?

Максим воткнул шпажку в расселину между двумя валунами.

— Извините, Шарль, я не хотел бы…

— Не хотел он! Не понимаешь, да? Сейчас объясню. Любые воспоминания оттуда, — он ткнул пальцем в невидимое сейчас, у костра, небо, — у них значит: чокнутый, вообще-то. Чокнутого — в психозону. Да только там долго не живут, в психозонах. На психах местные эскулапы опыты ставят. Говорят, секретный приказ самого Императора, да пребудет с ним сила Подземных, ищут, значит, рецепт бессмертия. Дошло, вообще-то?

Прекрасная страна, подумал Максим, замечательная страна. Похоже, я был слишком низкого мнения о Неизвестных Отцах с их мозгопромывочными башнями… Отцы по сравнению с местным людоедом — мальчики в песочнице. А ведь Островная Империя сумела отсидеться за океаном, пока на Материке шла ядерная бойня, здесь нет ни разрухи, ни голода…

— Послушайте, Шарль, вор-на-кормлении — это что?

— Это должность, вообще. Ты во втором КОМКОНе? Тогда не знаешь. Фишка такая, что Внешний Круг ничего не производит. А жрать-то вообще надо, и вообще… Раньше, значит, пиратством много промышляли, потом, когда на Материке отвоевались, брать там стало, вообще-то, нечего. Да и брали-то «кузнечики», а они хрен поделятся. Короче, все мы получаем оттуда, — Эркьер снова махнул рукой в сторону ворочающегося во тьме моря. — Жратву, оружие, радиолы, шмотки… Вот так. Все получают «кузнечики». Отбирают что получше, а остальное распределяем мы, воры-на-кормлении. Потому так и зовемся. Часть на общак, часть на кичу, часть — мужикам. Все должно быть справедливо. Поэтому — ментоскоп. Чтоб, значит, воровал по понятиям.