Судьба расставила коварную ловушку, но Джон Бэрли ухитрился сам выбраться из нее, причем так, как никто не мог бы от него ожидать.

Дату Джон подобрал мудро, чтобы ночь оказалась одной из самых коротких в году: 18 июня. Солнце должно было зайти в 20.18 и подняться, примерно, без четверти четыре. Каких-нибудь три часа полной темноты.

— Тебе виднее, ты у нас умница, — сказал он Нэнси, когда она заявила, что не обязательно ждать от заката до рассвета. Достаточно пересидеть темноту.

— Мы все сделаем, как надо, — заверил он ее. — Знаешь, Мортимер не очень-то рвется присоединиться к нам. У него там танцы что ли… — но, заметив беспокойство в ее глазах, поспешил добавить: — Но он все отменил и придет.

Лицо капризной женщины приняло недовольное выражение.

— Только не подумай, что его пришлось долго уговаривать, — сказал Джон. — Девушки для него не проблема. Дело-то молодое.

На это она ничего не ответила, только слегка покраснела.

Сразу после чая они выехали из дома на Саут-Одли-стрит, миновали Севеноукс и добрались до Кентиш Уилд. Чтобы предприятие получило как можно более широкую огласку среди местных жителей, шоферу было приказано никому ничего не говорить. Пристроили его на ночлег в деревенскую гостиницу. Он должен был забрать их из поместья через час после восхода солнца. Завтракать собирались уже в Лондоне.

— Он, естественно, все разболтает, — заметил Джон Бэрлин, человек практического и несколько циничного склада ума. — Завтра же прочитаем о себе в газетах. Несколько часов неудобства стоят того, чтобы рассеять вздорные суеверия. Мы будем читать, курить, а Мортимер поможет нам скоротать время байками о кораблекрушениях.

И он ушел вместе с шофером в дом, чтобы проверить все ли в порядке с освещением, запасами провизии и прочим, оставив молодых людей вдвоем на лужайке перед домом.

— Жаль, что у нас всего четыре часа, но и это кое-что, — прошептал Мортимер, пользуясь случаем. — Просто потрясающе, что ты затащила меня сюда. Выглядишь ты сегодня божественно, как ни одна другая женщина в мире, — его голубые глаза голодно сверкнули вожделением. Смуглый, с выгоревшими на солнце волосами, он словно только что сошел с корабля. Взяв молодую женщину за руку, он завел ее под сень рододендронов.

— Не я тебя сюда затащила, глупыш. Джон сам предложил, — с подчеркнутым усилием она высвободила руку. — К тому же ты переборщил с этой выдумкой про танцы.

— Но ты же не стала возражать, хотя могла, — сказал он живо. — О, ты чудо, ты прелесть! — и он вдруг страстно поцеловал ее. Она пыталась сопротивляться, но сдалась слишком легко, что не укрылось от внимания Мортимера.

— Гарри, ты болван — воскликнула она, тяжело дыша, когда он отпустил ее. — Как ты смеешь?! Ведь Джон твой друг. И ты должен понять, что здесь это небезопасно, — она огляделась по сторонам, глаза сияли счастьем, щеки раскраснелись. В этот момент она полностью себя раскрыла — молодая, красивая, похотливая самка, чуждая всяких идеалов, думающая только о себе и своих страстишках.

— К счастью, — сказала она, — Джон слишком слеп и доверчив, чтобы что-то заподозрить.

Молодой человек рассмеялся, с восхищением глядя на нее.

— Что дурного в поцелуе? — сказал он. — Для мужа ты дитя, он вообще не видит в тебе женщину. Да и голова у него забита лишь пароходами, грузами и сургучными печатями, — так он ее успокаивал, интуитивно чувствуя, что не надо пока к ней больше прикасаться. — Он ничего вокруг себя не замечает. Даже в десяти ядрах…

В двадцати ярдах от них загремел бас, заставивший Мортимера замолчать. Джон Бэрли вышел из-за угла дома, пересек лужайку и подошел к ним.

— Шофер внес багаж в комнату на втором этаже и уехал в гостиницу, — сообщил он. — Пойдемте, прогуляемся по саду, а за пять минут до заката вернемся в дом и поужинаем, — он рассмеялся. — Условия нужно соблюсти до последней буквы, не так ли, Нэнси? От наступления темноты до первых проблесков зари. Идем, Мортимер, — он взял молодого человека под руку, — последний глоток воздуха, прежде чем мы окажемся в доме и повесимся рядом друг с другом на крюках в комнате экономки! — другую руку он протянул жене.

— Боже, Джон, что ты городишь — испуганно воскликнула она. — Мне это не по душе. Уже сгущаются сумерки.

Она зябко поежилась, но губки поджала так, что получилось это немного кокетливо, хотя и фальшиво. Он сразу же с силой привлек ее к себе, извинился и поцеловал туда же, куда ее поцеловал Мортимер две минуты назад. Мортимер молча наблюдал эту сцену.

— Не волнуйся, вдвоем мы сумеем позаботиться о тебе, — сказал Джон Бэрли. Через его широкую спину парочка обменялась быстрыми, но многозначительными взглядами, потому что обоим почудился в его тоне намек на иронию.