— Морин! Все хорошо! Это я, Лоренс.

Она уставилась на меня.

— Что? — спросила она. — Какой Лоренс?

— Лоренс Пассмор. Ты меня не узнаешь?

Я был разочарован, она явно меня не узнавала — похоже, даже не помнила моего имени. Но, как она вполне разумно объяснила позже, она сто лет обо мне не вспоминала, тогда как я уже несколько недель не думал почти ни о чем другом. Я рыскал по северо-западу Испании, ожидая встретить ее за каждым поворотом дороги, а для Морин мое внезапное появление на шоссе № 120 было таким же неожиданным и удивительным, как если бы я спустился с неба на парашюте или выскочил из-под земли.

Перекрывая рев и вой транспорта, я крикнул:

— Мы встречались с тобой много лет назад. В Хэтчфорде.

Выражение ее лица изменилось, из глаз исчез страх. Прищурившись, словно она плохо видела или ее слепил свет, Морин посмотрела на меня и сделала шаг вперед.

— Это действительно ты? Лоренс Пассмор? Что ты тут делаешь?

— Ищу тебя.

— Зачем? — спросила она, и выражение тревоги снова появилось на ее лице. — Дома все в порядке, да?

— Да-да, все нормально, — заверил я Морин. — Беда тревожится за тебя, но у него все хорошо.

— Беда? Когда ты видел Беду?

— Да недавно. Когда начал искать тебя.

— Зачем? — спросила она. Теперь мы уже стояли лицом к лицу.

— Это долгая история, — ответил я. — Садись в машину, и я тебе расскажу.

Я указал на мою обтекаемую серебристую любимицу, припавшую к земле на другой стороне дороги. Морин глянула туда и покачала головой.

— Я совершаю паломничество, — сказала она.

— Знаю.

— Я не пользуюсь машинами.

— Сделай сегодня исключение, — предложил я. — Судя по твоему виду, небольшая поездка тебе не повредит.

Она и правда выглядела ужасно. Пока мы говорили, я мысленно привыкал к печальному факту, что эта Морин — больше не Морин из моих воспоминаний и фантазий. Она достигла того момента в жизни женщины, когда та начинает неизбежно терять свою красоту. Салли еще не совсем дошла до этой точки, и у Эми впереди еще несколько лет по эту сторону барьера. Во всяком случае, обе они сопротивляются процессу старения с помощью всех возможных средств, за исключением пластической хирургии, но Морин, похоже, сдалась без особой борьбы. Гусиные лапки у внешних уголков глаз и мешки под ними. Щеки, когда-то тугие и гладкие, обвисли; шея сморщилась, как старая тряпка; а фигура сделалась расплывчатой и бесформенной — между похожими на подушки холмами ее грудей и широкими бедрами талия не просматривалась. Недели и даже месяцы, проведенные Морин в дороге, не добавили ей красоты: обгоревший нос облезал, жидкие волосы свисали неопрятными прядями, костяшки пальцев грязные, ногти обломаны. Одежда запыленная, с пятнами пота. Должен признаться, что ее внешний вид стал для меня шоком, к которому меня не подготовили отретушированные постановочные фотографии в гостиной Беды. Осмелюсь сказать, что на мне годы сказались еще больше, но вид Морин не оставлял никаких иллюзий.

Пока она раздумывала, наклонившись вперед под тяжестью рюкзака для равновесия, я заметил ее потрепанные кроссовки и подложенные под лямки заплечника куски губки, чтобы не натереть ключицы. Почему-то из всех деталей ее облика именно эта последняя вызвала особую жалость. Меня затопила огромная волна нежности к Морин, желания позаботиться о ней и спасти от этого идиотского самоистязания.

— Только до следующей деревни, — предложил я. — Там мы выпьем чего-нибудь холодного.

Солнце припекало мою лысую макушку, и я чувствовал, как под рубашкой текут по телу ручейки пота. Я добавил, чтобы уговорить ее:

— Машина с кондиционером.

Морин засмеялась, наморщив свой обгоревший нос точно так, как мне помнилось.

— То, что надо, — отозвалась она. — Я наверняка воняю до небес.

Когда мы бесшумно полетели по автостраде на скорости электропоезда, Морин вздохнула и с наслаждением вытянулась на переднем сиденье.

— Да, как тут у тебя шикарно, — заметила она, оглядывая интерьер салона. — Что это за марка?

Я ответил.

— У нас «вольво», — сказала она. — Беда говорит, что они самые безопасные.

— Безопасность еще не все, — отозвался я.

— Да, не все, — хихикнув, согласилась она.

— Знаешь, сбылась моя мечта, — сказал я. — Несколько месяцев я представлял, как прокачу тебя в этом автомобиле.

— Правда? — Она смущенно, озадаченно улыбнулась. Я не стал уточнять, что в своих фантазиях я представлял ее подростком.

Совсем скоро нам попался бар, где несколько столиков было вынесено на улицу, в тень старого дуба, подальше от бормотания телевизора и шипения кофеварки. За пивом и citron pressй

[55]мы завели наш первый разговор, потом их будет много, разговоров, постепенно заполняющих информационный пробел в тридцать пять лет. Первым делом Морин совершенно естественно захотела узнать, зачем я ее искал. Я в сжатом виде изложил ей то, что уже написал на этих страницах: что моя жизнь стала рушиться, в личном и профессиональном плане, что мне как-то вдруг вспомнились наши отношения и то, как гадко я обошелся с ней в конце, и мною завладело желание снова ее увидеть.