Герцог замолчал, а потом прибавил:

— Я был и всегда буду первоклассным ослом, против этого не поспоришь.

— Но что, если Исаакс из Лондона тоже откажет, — пробормотал между тем сеньор Пакено, очевидно, продолжая развивать свои мысли. — По крайней мере, мы предложили ему прекрасные условия.

— Эта фирма слишком респектабельна, Пакено.

— Но они ссужали деньгами Сербию, ваше высочество.

— Из этого не следует, что они ссудят деньгами нас. У нас не произошло ни убийства, ни революции. Остается надеяться, что я лично смогу растрогать Марковица или раздобыть заем. Если мне это не удастся, наше путешествие будет напрасным и нам придется повеситься. С какой стороны порта должна причалить лодка?

— С восточной, ваше высочество, прошу сюда. Боюсь, переправа будет нелегкой.

Великий герцог посмотрел на небо. Несмотря на ранний час, было совершенно темно. По небу мчались облака, не оставляя почти никакого просвета, а когда между ними все же появлялся зазор, в нем, словно искры в индукционном аппарате, проносились звезды. Маон как будто вымер; газовый завод встал три недели назад, и улицы погрузились во тьму; вокруг не было ни единого человека.

— Чем меньше людей нас увидит, тем лучше, — негромко сказал великий герцог. — Народ ведет себя более смирно, если знает, что его добрый повелитель наблюдает за ним. Хотя, Бог свидетель, мои верноподданные не буйного нрава.

Сеньор Пакено, вытянув шею, всматривался в темноту переулка, по которому они шли. Дорога спускалась прямо к порту, и издали до них уже доносилось шипение прибоя. Когда переулок кончился, на фоне небосклона стал заметен такелаж корабля; внезапно на мачте зажегся фонарь, и сеньор Пакено схватил своего господина за руку.

— Корабль, ваше высочество, — произнес он. — В это время кузен Хоакина обещал вывесить фонарь.

Они с герцогом прибавили ходу и вскоре очутились на пристани, где маленькая рыбачья шаланда то взлетала на волнах вверх, то ныряла вниз и нетерпеливо рвала швартовы. Коренастый мужчина в капитанской форме подошел к великому герцогу и его спутнику, окинул их взглядом и почтительно поздоровался.

— Все готово, ваше высочество, — произнес он.

— Хорошо, мой дорогой Доминго. Ведь ты, кажется, кузен моего придворного повара, Хоакина?

— Да, ваше высочество…

— Майоркец? Ох уж эти майоркцы!

— Ваше высочество, я рожден на Майорке, так же как мой отец и Хоакин, но в душе я добрый меноркец.

— Так же как и те двое; значит, это у вас в крови. Вам бы следовало взять пример с Хоакина и, чтобы доказать свое добронравие, поступить ко мне на службу. Ваш отец даже не пожелал стать придворным поставщиком.

— Ваше высочество… — заволновался капитан.

Великий герцог разразился смехом.

— Ну-ну, Доминго, черт возьми! Я же просто шучу! Хоакин сам виноват, что не хочет меня покинуть. Но ты окажешь мне величайшую услугу, если как можно скорее доставишь меня в Барселону.

— Сию минуту, ваше высочество, сей момент. Через десять минут можем отчаливать.

Капитан низко поклонился и прыгнул в лодку. Он, конечно, был в высшей степени удивлен, когда узнал, что вечером его простенькое судно примет на борт таких пассажиров. Утром он бросил якорь в порту Маона; затем его разыскал кузен, повар великого герцога, отвел в сторонку и предложил нечто такое, к чему капитан сначала отнесся с глубоким недоверием, а затем с удивлением, которое не оставило его до сих пор. Что, в самом деле, великому герцогу могло понадобиться в Барселоне? Вернее, почему он отправлялся туда вместе с ним, с Доминго, — на простой рыбачьей шаланде? Уж не решил ли великий герцог бежать? Однако на все вопросы Доминго Хоакин отвечал категорическим заверением, что это — дело великого герцога, которое никого не касается: по каким-то причинам его высочество не хочет, чтобы о его отъезде стало известно; наконец после некоторых препирательств Доминго согласился, хотя его маршрут ограничивался Балеарскими островами, и Барселона лежала за его пределами.

И вот, вечером Доминго принял на борт великого герцога и его друга Пакено. Доминго разбирало любопытство, впрочем, он был почти убежден, что несчастный, устав от бремени государственных забот, покидал родной остров в поисках счастья, как это делали многие меноркцы.

Великий герцог и Пакено тихо переговаривались на пристани, пока Доминго и двое матросов заканчивали последние приготовления к отплытию.

— Сегодня двадцать восьмое, — сказал герцог. — Сколько времени потребуется Доминго, чтобы добраться до Барселоны?

— Если все будет хорошо, ваше высочество, мы будем на месте послезавтра утром.

— Хм, значит, у нас будет двенадцать дней. А на тринадцатый срок выкупа залога истекает.

— Да, ваше высочество, на тринадцатый день.

— Двенадцать дней… А учитывая дорогу до Парижа, то неполных одиннадцать. Будем надеяться, что нам удастся договориться с Марковицем или с кем-то другим.

— Будем надеяться, ваше высочество. Иначе…

— Иначе, бедный Эстебан, я буду считать дело, начатое моим отцом и дедом, завершенным.

— О чем вы, ваше высочество?

— О том, что я наконец погублю вашу жизнь.

— Ваше высочество! — Старик Пакено дрожащей рукой взял руку великого герцога. — Ваше высочество… Ах, если бы вы продали этому немцу Пунта-Эрмоса…

— Пакено, Пакено… Никогда! — И великий герцог с легкой улыбкой похлопал своего старого друга по плечу. — Ему — никогда. Пусть добывает свой огонь и серу в другом месте.

Сеньор Пакено тяжело вздохнул. И в ту же минуту послышался голос Доминго: