— Ваше высочество, — сказал он, — у прессы тоже есть свои обязательства. И журналист не может прятаться в кусты в разгар событий. Как представитель прессы, я буду неукоснительно следовать за вами, чтобы потом в статьях воспеть события этой ночи.

— А если я захлопну перед вами дверь?

— Тогда я войду с парадного входа, и мы встретимся в вестибюле.

Великий герцог расхохотался и взял Филиппа за руку.

— Этой ночью мое уважение к прессе увеличилось вдвое, — сказал он. — Идемте, если вы так хотите!

Они нырнули в черноту коридора и вскоре оказались в той части замка, где находилась кухня. Затем с величайшей осторожностью, шаг за шагом пробрались в вестибюль. В том углу, который был ближе к входной двери, коптила одинокая лампа. Снаружи глухо доносились шаги караульного. Филипп достал карманный фонарик и посветил на часы. Было пять минут одиннадцатого.

С ловкостью, которой трудно было ожидать от такого крупного человека, великий герцог проскользнул туда, где в ряд располагались несколько дверей. Над ними масляной краской был нарисован старый великогерцогский герб, но на одной двери дон Рамон неожиданно заметил визитную карточку! Он даже не стал наклоняться и читать ее, потому что и так знал, какое там стоит имя.

— Профессор, — прошептал он. — Вот комната президента. На двери его карточка!

Филипп тихо подошел, посмотрел. Оба прислушались, желая понять, что происходит внутри. Из-за двери доносились лишь чьи-то негромкие шаги — ходил один человек. Повинуясь неодолимому импульсу, Филипп занес руку и постучал. Шаги быстро приблизились, дверь открылась, и на пороге, освещенный светом лампы, предстал сам президент Луис Эрнандес.

Филипп поспешно оттолкнул великого герцога за открытую створку двери и легким поклоном приветствовал сеньора Эрнандеса:

— Добрый вечер, господин президент! Как видите, я был не в силах отложить обсуждение наших планов до завтра. Несмотря на поздний час, я позволил себе явиться к вам уже сегодня.

Лицо президента, который сначала смотрел на него с удивлением и недоверием, несколько просветлело.

— Ах, — сказал он с достоинством, — это вы? Уже поздно. Но вы явились как нельзя кстати: я как раз ожидаю своих помощников. Входите, мистер Пелотард!

— Благодарю вас, господин президент, но дело в том, что я пришел не один. Я пришел с другом!

— С другом? — непонимающе переспросил сеньор Эрнандес. — У вас на Менорке есть друзья?

— Один, — сказал Филипп, беря за руку великого герцога, стоявшего за дверью. — И он желает выразить вам свое восхищение, господин президент.

Сеньор Эрнандес отпрянул в глубь комнаты, его взгляд разом стал подозрителен.

— Как вы прошли мимо охраны? — воскликнул он. — Как зовут вашего друга?

— Его зовут, — проговорил Филипп, — дон Рамон Двадцатый Меноркский — тот самый, за убийство которого вам по контракту положено двести тысяч наличными и который явился, чтобы лишить вас этой конфетки!

Пока Филипп, постепенно повышая голос, произносил эти слова, сеньор Эрнандес бросился к письменному столу, на краю которого лежал черный блестящий предмет — револьвер! В свое время Филипп считался лучшим футболистом шведской универсиады; с тех пор прошло много времени, но стоило сеньору Эрнандесу кинуться к револьверу, как дремавший инстинкт мигом проснулся в его душе. Профессор сделал три прыжка, которых не постыдился бы и двенадцать лет назад, и в тот момент, когда будущий президент Менорки уже очутился у стола и выкинул руку, чтобы схватить револьвер, в воздух взметнулась правая нога господина Колина; в следующий миг браунинг со свистом отлетел на десять метров и приземлился в другом конце комнаты. К сожалению, необходимо добавить, что нога Филиппа продолжала свое движение и после столь блестящего маневра, угодив в президентский нос, каковой тут же начал заливать мраморный пол кровью. В то же время великий герцог, обуреваемый смехом и бешенством одновременно, бросился вперед и повалил воющего от боли президента Меноркской республики на стол.

— Well done, [61] профессор! Эй вы, а ну-ка замолчите, а то убью на месте!

Вой сеньора Эрнандеса оборвался так резко, будто президенту перерезали горло; дрожа всеми членами, он поднялся, мельком взглянув на своего повелителя, и тут же грохнулся на колени; из носа у него по-прежнему хлестала кровь.

— Смилуйтесь, ваше высочество! — задыхаясь, проговорил он. — Я не участвовал в заговоре, клянусь…

Великий герцог смотрел на него с гневом и презрением.

— Ложь, мерзавец! Что вы тогда делаете в моем замке? Что это, награда за непричастность?

— М-мне предложили стать президентом, — прорыдал сеньор Эрнандес.

— Но вы удостоились этой чести заранее! Как иначе (голос великого герцога сделался страшен) вы объясните то, что первым в контракте стоит ваше имя?

С этими словами дон Рамон вытащил бумагу, которая выпала из кармана герра Бинцера, и поднес ее к глазам Луиса Эрнандеса. Тот стал бледнее смерти, и на мгновение даже показалось, что его нос перестал кровоточить. Сеньор Эрнандес повалился на землю, обнимая колени великого герцога, но дон Рамон резко освободился и обратился Филиппу: