Сьюки защищала Клайда:

— Обычно алкоголь не выводил его из себя, он пил его как лекарство. На мой взгляд, в большой степени его депрессия была из-за нарушения обмена; он говорил мне как-то, что у него кровяное давление сто на семьдесят, для мужчины его возраста это просто удивительно.

Джейн огрызнулась:

— Уверена, что он много чем мог удивить для мужчины его возраста. Я, разумеется, предпочла бы его, а не этого жалкого Эда Парсли.

— Джейн, знаю, я тебе до смерти надоела, но если уж говорить об Эде…

— Да-а-а?

— Замечаешь, как Бренда сблизилась с Неффами?

— Откровенно говоря, я Неффов давно не видела.

— Знаю, тем лучше для тебя, — сказала Сьюки. — Лекса и я всегда считали, что он плохо к тебе относится и что ты слишком талантлива для его оркестрика; он от зависти делал тебе замечания насчет смычка или чего-то еще…

— Спасибо, милая.

— В любом случае, теперь Неффы и Бренда закадычные друзья, часто обедают в «Бронзовом бочонке» или в этом новом французском ресторане около Петтаквамскут, и, по-видимому, Рей и Грета подсказали ей добиваться в унитарной церкви места Эда и стать новым священником. Кажется, Лавкрафты тоже за это, а Хорас, ты знаешь, в церковном совете.

— Но она не посвящена в духовный сан. Разве можно без этого? В епископальной церкви, где меня крестили, очень строго относятся к таким вещам; ты даже не можешь стать членом общины, если епископ не возложил куда-то руки, по-моему, на голову.

— Да, но она живет в доме приходского священника вместе с совершенно распущенными детьми — ни Эд, ни Бренда никогда им ничего не запрещали, — и оставить ее здесь священником было бы благороднее, чем прогнать. Может, есть какой-то курс для начинающих, который высылают по почте.

— А сможет она читать проповеди? Ведь она должна читать проповеди.

— Не думаю, чтоб с этим действительно возникли проблемы. У Бренды прекрасная осанка, она ведь изучала современные танцы, когда познакомилась с Эдом на массовом митинге у Эдлая Стивенсона. Она участвовала в одном выступлении в группе поддержки, а он должен был получить рукоположение на сан. Всякий раз, как он мне об этом рассказывал, я спрашивала себя, любит ли он ее по-прежнему.

— Бренда неумная, безвкусная женщина, — сказала Джейн.

— Ох, Джейн, не надо.

— Что не надо?

— Не говори так. Мы так же говорили о Фелисии, и смотри, что получилось.

Сьюки вдруг уменьшилась и свернулась на другом конце провода, как увядший

салатный листик.

— Ты винишь в этом нас? — живо спросила Джейн. — По-моему, во всем виноват этот горький пьяница.

— Внешне конечно, но мы ведь правда колдовали и бросали разные вещи в горшочек от нечего делать, а у нее они начали вылетать изо рта. Клайд как-то простодушно упомянул об этом, он пытался свезти ее к врачу, но Фелисия заявила, что медицина в нашей стране должна быть полностью национализирована, как в Англии и Швеции. Бедняга ненавидела фармацевтические компании.

— Она вообще была полна ненависти, дорогая. Ее погубила ненависть, исходившая из ее глотки, а не несколько безобидных перышек. Фелисия Гэбриел растеряла все женские качества, ей нужно было испытать боль, чтобы она вспомнила, что она женщина. Нужно было встать на колени и испить чашу возмездия. Ее следовало поколотить. Клайд поступил правильно, но перестарался.

— Пожалуйста, Джейн. Ты меня пугаешь, когда так говоришь, говоришь такое.

— А почему нельзя? В самом деле, Сьюки, ты рассуждаешь, как ребенок. — «Сьюки слабая сестренка», — подумала Джейн. Они мирились с ней из-за новостей, что она им приносила, и из-за проказ на их четвергах; но она и правда была всего-навсего самоуверенной незрелой девицей; она не умеет удовлетворить Ван Хорна, как это умеет делать Джейн, и снять его горячее напряжение. Даже эта старая калоша Грета Нефф, в старушечьих очках, с трогательным педантичным выговором, в этом смысле была больше женщиной, ночью она бывала королевой. — Это только слова.

— Нет, это не просто так. Слова вызывают действия! — простонала Сьюки, ее голос затих, в нем звучала тихая патетика. — Теперь два человека покойники, а двое детей сироты из-за нас!

— Полагаю, через некоторое время и ты станешь сиротой, — сказала Джейн. — Хватит болтать вздор, — ее свистящие звуки шипели, как слюна на горячей плите. — Люди варятся в собственном соку.

— Если бы я не спала с Клайдом, он не сошел бы с ума, я уверена. Он так меня любил, Джейн. Бывало, брал в руку мою ступню и целовал между пальцами.

— Конечно. Так и должны поступать мужчины. Они должны нас обожать. Они дерьмо, не забывай об этом. Мужики абсолютное дерьмо, но мы получаем их, в конце концов, потому что так мы больше страдаем. Женщина всегда страдает больше мужчины.

У Джейн кончилось всякое терпение; казалось, черные ноты, которые она разбирала утром, теперь щетинились и топорщились, как живые, у нее где-то внутри. Кто мог подумать, что у старой лютеранки столько теорий?

— Для тебя, дорогая, всегда найдутся мужчины, — сказала она Сьюки. — Не бери больше Клайда в голову. Ты давала ему то, что он хотел, и не твоя вина, что он не сумел этим воспользоваться. Слушай, я и правда должна бежать, — соврала Джейн Смарт, — в одиннадцать ко мне придут на урок.