Из Бухареста через нашего посла Тяжельникова шли сигналы бедствия. Вместе с зампредом Совмина СССР Щербиной пришлось заниматься этим вопросом, добиваться принятия экстренных мер по оказанию помощи Румынии. Была обеспечена временная подача энергии в соседнюю страну по другим каналам и сравнительно быстро восстановлена разрушенная линия.

К 1988 году относится серьезное осложнение румыно-венгерских отношений вокруг вопроса о венгерском национальном меньшинстве в Румынии. Ситуация для нас была довольно деликатной. Мы не могли позволить втянуть себя в этот конфликт на чьей-то стороне. Должны были строго придерживаться принципа невмешательства во внутренние дела других стран и вместе с тем не могли отступить от принципа приоритета прав человека, признания недопустимости какой-либо дискриминации людей по национальному признаку. Наша позиция состояла в том, что это вопрос двусторонних отношений и в этих рамках должно быть найдено решение, но с учетом общепризнанных принципов международного права.

Мы приветствовали румыно-венгерскую встречу на высшем уровне – между Н. Чаушеску и К. Гросом. Каждая из сторон стремилась использовать ее в своих интересах: Чаушеску, например, доказывал, что румынский социализм самый лучший, критиковал Венгрию за увлечение частным сектором, высказывал пренебрежительное отношение к перестройке. Венгерская же сторона, естественно, делала упор на защиту прав венгерского национального меньшинства в Румынии. Хотя встреча и не дала больших реальных результатов, сам факт ее проведения имел положительное значение.

В октябре 1988 года состоялся ответный визит Чаушеску в Москву. В это время я перешел на другое направление работы, возглавив идеологическую комиссию ЦК КПСС, и не занимался детально этим визитом. Но по информации коллег могу сказать, что переговоры вращались вокруг тех же вопросов и велись примерно в том же духе, что и в ходе визита Горбачева в Бухарест. С принятием декларации опять ничего не вышло, ибо крупных конструктивных подвижек во взаимоотношениях двух стран достигнуто не было, и декларация оказалась бы снова малосодержательной, свелась бы к общим заявлениям, за которыми ничего не стоит.

С румынами мне вновь, уже в новом качестве, пришлось вступить в контакт в последующий период. Дело в том, что возникла идея разработать и принять план идеологического сотрудничества двух партий и таким путем попытаться придать импульс нашим отношениям, выйти из жестких рамок и ограничений, связанных с румынской позицией, хотя особых иллюзий на этот счет мы не питали. К этому времени был и прецедент – соглашение с ПОРП по сотрудничеству в области надстройки – идеологии и культуры, а Чаушеску ни от кого и ни в чем не хотел отставать.

Начался трудный процесс составления такого плана. Наша линия была выражена четко и недвусмысленно: «Идти так далеко, как к этому готова румынская сторона». Мы воспроизвели и старые, ранее не реализованные предложения, выдвинули и новые идеи. А румынская сторона занимала прежнюю уклончивую позицию, делала акцент на общие положения и уходила от конкретных вопросов.

Так румыны и на этот раз не дали согласия на наше предложение об открытии на взаимной основе в Москве и Бухаресте информационно- культурных центров или хотя бы библиотек, подобных тем, которые имеют в Бухаресте западные державы. Не отреагировали они и на наше предложение о проведении совещания-семинара по вопросам развития связей по линии местных органов.

Но некоторые подвижки все же удалось сделать: договорились, например, о создании двусторонней комиссии по общественным наукам по типу советско-польской комиссии историков, но с более широким спектром проблем. Для румын это было довольно лестно и, как считали, вписывалось в настойчивые предложения Чаушеску о коллективном обсуждении актуальных проблем современности, в которых, по его мнению, наблюдались отклонения от марксизма-ленинизма. Для нас это представляло интерес с точки зрения контактов с румынскими учеными.

Проект плана идеологического сотрудничества в конце концов был согласован, и в соответствии с приглашением румынской стороны я как секретарь по идеологии и председатель идеологической комиссии ЦК КПСС совершил 30-31 января 1989 г. поездку в Бухарест для его подписания.

По прибытии в румынскую столицу состоялись переговоры с румынским коллегой Олтяну, секретарем по идеологии, членом Политисполкома ЦК РКП. Информация об этом человеке была не вполне ясная, противоречивая, но все же скорее позитивная. Раньше он занимал такой ключевой пост в румынском руководстве как первый секретарь Бухарестского горкома партии, а до этого был министром обороны.

Я надеялся встретить в его лице серьезного партнера и рассчитывал, что удастся в последний момент продвинуться по пути наполнения нашего плана конкретным содержанием. Но первая же встреча принесла разочарования. Оказалось, что это робкий, несамостоятельный деятель, не имеющий своего лица. И из того, что он говорил, ничего существенного уловить не удалось. Мои попытки выйти на обсуждение проблем, связанных с идеологическим сотрудничеством, к успеху не привели. Стало ясно, что Олтяну в идеологической сфере выполнял чисто марионеточную роль. В конце концов у меня исчез интерес к нему.