В Горной Крепости Порога Эрлу пришлось еще труднее, чем дома. Впрочем, он так привык к бесконечным тренировкам, что не мыслил себе другой жизни. Едва начав постигать окружающий мир, он уверился, что он не такой, как все, и его путь – это длинная лестница, где каждая ступень предопределена заранее, а на вершине ждет вековая слава. Пожалуй, вернее было бы сказать, что он родился рыцарем; ничего другого в его судьбе не было и быть не могло.

В Горной Крепости воспитывались и несколько сверстников Эрла, и дети постарше. Мальчик довольно скоро и безо всякого удивления понял, что он сильнее, быстрее и знает и умеет больше, чем они, и воспринял это как должное. Это ведь ему, а не им суждена величайшая слава, какой еще не было ни у одного представителя рода человеческого.

Своего первого дракона он сразил в четырнадцать лет. А спустя год в Горную Крепость явился первый министр королевского двора Гаэлона Гавэн, родной брат сэра Генри. К этому времени граф Сантальский уже заслужил право стать Магистром Ордена Горной Крепости Порога, к этому времени ни у кого не оставалось ни малейшего сомнения в том, что место отца когда-нибудь займет сын. Эрл уже в пятнадцать лет был одним из лучших горных рыцарей.

Но визит Гавэна изменил планы сэра Генри и судьбу Эрла. Именно первый министр натолкнул его величество Ганелона на мысль о том, что лучшим подарком принцессе Литии на совершеннолетие будут рыцари Порога – по одному из каждой Крепости – сильнейшие воины из всех существовавших когда-либо, лучшие хранители, каким только можно доверить жизнь и безопасность прекраснейшей жемчужины Гаэлона. Преподнести любимой дочери подарок, какой не мог бы позволить себе ни один из здравствующих монархов, – разве Ганелон сумел бы отмахнуться от такой идеи?

Новый виток действительности ладно поместился в очередное кольцо судьбы юного рыцаря. Светоносный не дал Ганелону наследника, но даровал красавицу-дочь, скоро вступающую во взрослую жизнь. И после смерти Ганелона будущий супруг Литии будет править Гаэлоном, величайшим из королевств людей, и нет никакого сомнения в том, кому именно Светоносный уготовил роль короля Гаэлона. Ибо сэр Эрл был истинный рыцарь, одинаково безукоризненно владеющий всеми семью рыцарскими искусствами и к тому же обладающий внешностью, способной покорить сердце любой красавицы.

И когда пришло время, Магистр Горной Крепости сэр Генри отпустил лучшего рыцаря Крепости, единственного своего сына – сэра Эрла в большой мир. Потому что такова была воля Светоносного, и не в силах Магистра и отца было сопротивляться ей.

Когда сэра Эрла впервые подвели к принцессе Литии, окружающие ахнули. Даже его величество Ганелон Милостивый довольно хмыкнул и покрутил головой. Девица и юноша смотрелись друг подле друга так органично, как смотрятся звери одной породы – это было идеальное попадание. Лития была невысока, но благодаря утонченности фигуры выглядела выше своего роста, золотые ее локоны, охваченные сияющей диадемой, рассыпались по плечам – и это выгодно отличало ее от фрейлин с их вычурно замысловатыми прическами, напоминавшими сторожевые башни. Нельзя сказать, что лицо принцессы отвечало всем канонам красоты, но очарование Литии заключалось вовсе не в правильности черт, а… в чем-то трудноуловимом, что непросто было понять с первого взгляда. То ли в волшебной грации ее походки, то ли в нежном журчании голоса, то ли во влажном блеске глаз из-под пушистых ресниц… Пожалуй, лучше всего о магическом обаянии возлюбленной сказал юный Эрл в целой серии стихотворений, посвященных принцессе… Сам же сэр Эрл, несмотря на то что ему еще не исполнилось и двадцати, ростом и статью превосходил многих взрослых мужчин. Длинные его волосы отливали солнечным светом и вились, как у женщины, и лицо, не знавшее еще бритья, было свежо пока не мужской, а юношеской красотой; но при взгляде на широкие плечи, мощную грудь и налитые мускулами руки, вряд ли кто-то попытался бы пошутить по этому поводу, даже будучи уверенным в том, что рыцарь его не услышит. Самое удивительное было в том, что вместе Эрл и Лития будто вспыхивали еще ярче, зажегшись друг от друга, – и тут уж никто не мог усомниться, что нити судеб этих двоих переплетены волей самого Светоносного. Да и сами молодые люди чувствовали это, днем не расставаясь ни на минуту, а ночи проводя в ожидании утра – в ожидании утра и того дня, когда они благословением Нэлы получат право быть вместе не только под лучами солнца, но и при синем свете луны.

И сейчас, на пиру, после Турнира Белого Солнца, сидя по правую руку от принцессы и привычно ловя на себе восхищенные взгляды придворных, сэр Эрл не думал о том, насколько он счастлив, что его жизнь складывается именно так, а не иначе. Он просто знал: все идет так, как надо; он был полностью уверен в себе и во всем происходящем.

Стол для пиршества имел пять шагов в ширину и тридцать в длину – он занимал почти все пространство трапезного зала, который вместо одной из стен ограждался от бального зала рядом колонн. Во главе стола, как и полагается по давней нерушимой традиции, сидели король, министры, принцесса и сэр Эрл (присутствие последнего, впрочем, являлось небольшим отступлением от традиции). Архимаг Гархаллокс и восемь членов Совета Ордена Королевских Магов занимали места по обе стороны стола ближе к королевским креслам, подальше от короля помещались со своими дамами рыцари древних родов, владеющие обширными землями, за ними – рыцари не столь знатные и не шибко богатые. Музыканты, выстроившиеся вдоль стен, пиликали, дудели и горланили кто во что горазд; их, конечно, никто не слушал, но попробовали бы они замолчать! Тогда самый распьяный гость, и в трезвом-то состоянии не отличающий руладу флейты от хохота болотной выпи, вооружившись мечом или пустой кружкой, с возмущением бросится восстанавливать звуковое сопровождение. На пиру должна быть музыка – и точка! К чести музыкантов можно было сказать, что та неопределенная и бесконечная мелодия, которую они вели без перерыва, как нельзя лучше подходила многочисленному сборищу, где кое-кто, опрокинув четыре-пять-шесть кубков, уже пытался петь – охотников до пения случилось довольно много, песни они исполняли разные, и выдаваемый музыкантами хаотичный фейерверк звуков идеально накладывался на любую мелодию.

Спустя час после начала пира, когда королевские гости успели утолить первый голод, в зале появились трое бродячих магов, нанятых специально для увеселения (так сложилось, что придворные маги Дарбиона редко унижались до того, чтобы позорить тайное свое мастерство прилюдной демонстрацией нехитрых фокусов на потребу пьяной публике).

Маг, выступавший первым, – рыжий парень с корявым деревенским лицом – развлекал присутствовавших тем, что заставлял различные предметы – посуду, свечи и куски еды – летать в воздухе, выписывая самые фантастические фигуры; причем сам прыгал и кривлялся не хуже мисок и кружек. Незамысловатое это представление не успело даже надоесть: когда увесистый кабаний окорок случайно приложил герцога Апийского по затылку, стража прогнала парня вон, по дороге изрядно намяв бока рукоятями алебард.

Второй маг – немолодой и уже седоватый мужчина с внушительным брюшком – громко заявил, что собирается поразить публику искусством трансформации, которым, дескать, овладел в совершенстве. Избрав себе в жертвы придворного шута, он начал цепь поступательных трансформаций. Превращая несчастного шута в теленка, из теленка в козла, из козла обратно в теленка, маг хранил на физиономии самое серьезное выражение, очевидно, втайне надеясь поразить своим искусством членов Совета Ордена Королевских Магов, среди которых были архимаги всех четырех Сфер, – авось да и допустят к испытанию на пригодность к одной из Сфер. И эти фокусы закончились довольно быстро: животные у мага получались на удивление уродливые; к тому же почти мгновенно теряли заданную форму, возвращаясь в человеческий облик. Да и еще шут, обратившись в очередной раз в козла, не удержался и так наподдал магу рогами в живот, что тот напутал в очередном заклинании – и шут, снова став человеком, сохранил козлиные рога, которыми наверняка запорол бы мучителя насмерть, если б их не разняли все те же стражники.

Видимо, в день Турнира Белого Солнца боги не были благосклонны к бродячим магам. Выступление третьего мага тоже не обошлось без курьеза. Высокий сухопарый старик в разрисованной таинственными знаками хламиде, глотая какую-то жидкость из маленькой глиняной бутылочки, выдувал губами радужные пузыри, в которых силой мысли создавал объемные картинки. Старикан, взяв небольшую паузу, чтобы отдышаться, неосторожно поставил свою бутылочку на стол рядом с тем же герцогом Апийским, увлеченным разговором с одной из фрейлин принцессы. Герцог, желая промочить горло, не глядя, схватил бутылочку, сделал преогромный глоток, побагровел и закашлялся. В то же мгновение из его рта вырвался здоровенный пузырь, в котором появилась картинка, откровенно говорившая о том, какие именно планы строил герцог относительно своей собеседницы. Пузырь, поднявшись под свет свечных люстр, явил на всеобщее обозрение такое, что мужчины радостно загоготали, а дамы завизжали, тем не менее вытягивая шеи, чтобы лучше рассмотреть картинку…