– И тогда… – тут фрейлина неизменно брала интригующую паузу и держала ее, пока изнывающие от нетерпения слушатели не начинали роптать, – и тогда поднялся сэр Эрл и встал перед своей возлюбленной, чье сердце навеки для него замолчало, и сказал… Сказал, мол, что принцесса сделала свой выбор и он не вправе убеждать ее вспомнить былые чувства. И снова опустился в свое кресло, и поник головой, и уж больше не размыкал уст. А сэр Оттар совсем ничего не говорил. Он только поворачивался из стороны в сторону, кусал свои косы и бороду и крякал… Да и министры помалкивали. А маги поглядывали на архимага Сферы Жизни Гархаллокса, но так как тот хранил молчание, молчали и они.

А когда все закончили говорить, наступила тишина, от которой, по выражению Изаиды, у нее в животе будто птица забила крылами. И молвил его величество король Гаэлона Ганелон Милостивый: да будет так.

Несколько часов носилась по дворцовым коридорам неутомимая фрейлина, окруженная толпой слушателей, и все повторяла и повторяла свою историю. Те, кто внимал Изаиде, когда она рассказывала о произошедшем в первый раз, слушали снова и снова с неослабевающим интересом, потому что рассказ фрейлины с каждым разом обрастал новыми душещипательными подробностями. Когда день перевалил за половину, история Изаиды имела уже мало общего с первоначальным вариантом. В конечной версии все действующие лица рыдали в голос, причем исключительно кровавыми слезами, поминутно хватались за рукояти мечей и кинжалов, произносили страшные клятвы и раздирающие душу монологи… Даже неприглядного молчуна болотника обуянная вдохновением фрейлина наделила парой страстных реплик…

А ближе к вечеру возбужденно шумевший весь день дворец затих. И когда первые синие сумерки опустились на Дарбион, на стенах и башнях королевского дворца тоскливо запели трубы. Вдоль стен церемониальной галереи, ведущей к главным дворцовым воротам, выстроились вооруженные алебардами стражники и мечники королевской гвардии. А из центральных комнат дворца двинулась по галерее печальная процессия. Впереди несли паланкин, в котором возлежал обессилевший от горя король Ганелон, за паланкином тянулась многочисленная его свита, далее шествовала ее высочество принцесса Лития под руку с прекрасным эльфом Лилатирием; сэр Оттар и сэр Эрл сопровождали эту пару, до конца неся свою службу, следом шли Орелий и Аллиарий, а за ними слуги, нагруженные вещами принцессы и богатыми дарами.

До распахнутых в дворцовый двор главных ворот оставалось всего несколько десятков шагов, когда процессия неожиданно остановилась.

В проеме ворот неподвижно стоял одинокий рыцарь, облаченный в странные, не виданные никогда и никем доспехи, сработанные из гладких черных пластин непонятного происхождения, но явно не отлитые из железа. Казалось, будто рыцарь с ног до головы обернут в черные зеркала, только зеркала эти не отражали огненный свет зажженных у ворот факелов и не поглощали его. На угловатом шлеме рыцаря вместо плюмажа свисала длинная прядь тонких и упругих серебряных игл, а опущенное забрало скрывало его лицо. За спиной рыцаря угадывался треугольный щит, сделанный из того же удивительного материала, что и доспехи, а на широком поясе, вырезанном из белой кожи неведомого зверя, висел в ножнах меч с рукоятью в виде головы виверны. На черной груди рыцаря и на его запястьях поблескивало множество амулетов.

Черный рыцарь выглядел так зловеще, что стражники у ворот не решались подойти к нему, несмело переглядываясь и подталкивая друг друга. Впрочем, рыцарь, кажется, не обращал на них никакого внимания. Он просто стоял, прочно расставив ноги, не выказывая ни малейшего желания освободить путь процессии.

Пение труб смолкло. И в установившейся полной тишине было слышно, как тонко звенели высоко-высоко в вечернем небе колокола башен Дарбионского королевского дворца.

Полог паланкина откинулся. Усыпанная перстнями рука короля Ганелона взмахнула в сторону стражников у ворот. Тотчас двое подскочили сзади к рыцарю, намереваясь схватить его за руки.

Рыцарь повел плечами. Движение это было коротким и на вид совсем безобидным, но стражники, гремя кольчугами, разлетелись в разные стороны. Еще четверо бросились на рыцаря, подняв алебарды.

Но и тогда рыцарь не обернулся и не обнажил меча. Ударом локтя он перебил направленную в его голову алебарду, широкое лезвие которой полетело далеко вперед и лязгнуло о мраморные плиты пола всего в какой-то паре шагов от королевского паланкина. Две другие алебарды рыцарь перехватил в замахе, просто закинув руки за спину; вырвал их у стражников и отбросил прочь. Трое обезоруженных стражников и четвертый, так и не осмелившийся напасть, бессильно отступили.

Полог паланкина распахнулся на всю ширину. Король Ганелон привстал, опираясь на плечи слуг, и крикнул:

– Кто ты и что тебе нужно?! Отвечай немедленно, не отягощай и без того страшную участь возразившего королевской воле!

Голос короля был надорван и глух. Закончив фразу, Ганелон дернул шеей, будто хотел оглянуться на эльфов, возвышавшихся над толпой придворных. Те, кто видел короля в этот момент, говорили потом, что на бледном лице Ганелона ясно читался испуг.

Рыцарь поднял забрало.

Процессия перестала быть стройной – придворные сбились в кучу, подавшись вперед, стремясь рассмотреть лицо того, кто допустил безумство преградить путь королю. Мгновение спустя над копошащейся толпой разнеслось повторяемое множеством голосов имя.

– Сэр Кай! – выкрикнул Ганелон. – Рыцарь Порога, что ты делаешь?

– Она останется, – спокойно проговорил Кай.

– Что?! – не поверил своим ушам король.

– Ее высочество останется во дворце, – так же спокойно, но голосом отвердевшим повторил болотник. – Пусть эльфы возвращаются в свои Чертоги без принцессы Литии.