Блюм: Ох, как захвачу их оттуда, так с них будет шерсть сыпаться. Господи, какой я злой, какой я злой, если бы кто-нибудь знал. (Побежал наверх.)

Воргунов: Надежда Николаевна, вы простите, но из-за вас наши молодые инженеры прямо испортились.

Торская: Что же делать? Испортились?

Воргунов: Как что делать? А вы не догадываетесь?

Торская: Я немножко догадываюсь. Вы их пересыпьте нафталином…

Воргунов: Да? Это было бы хорошо… Наши люди совершенно не способны провести черту: здесь дело, а здесь любовь. У них если любовь, так непременно с гражданскими мотивами или там с политикой, а дело летит к черту, потому что любовь мешает: бросают работу и бегают на свидания.

Торская: Петр Петрович, только из уважения к вам я обещаю: разговаривать с молодыми инженерами исключительно о фрезах, болванках и об инструментальной стали.

Воргунов: Ну, вот я же и говорю. Разговаривайте о чем хотите: о слиянии душ, о соловьях, о воробьях, при чем тут инструментальная сталь? И самое главное — не в рабочее время: ведь для всей этой чепухи отведено специальное время — вечером или там по утрам…

Торская: Я постараюсь, Петр Петрович…

Входит Одарюк.

Одарюк: Уже музыку слышно.

Торская: Да ну? (Подходит к двери и слушает.)

Воргунов: Вот еще: эта музыка…

Одарюк: Вы инженер?

Воргунов: Инженер.

Одарюк: Вы будете управлять заводом?

Воргунов: Почти.

Одарюк: А почему станки стоят на дворе и упаковка сорвана? А кто виноват?

Воргунов: Папа с мамой виноваты. Им не нужно было жениться и плодить портачей. Вот. (Вышел.)

Одарюк: Что он, чудак?

Торская: Это Воргунов. Он интересный человек.

Одарюк: Он наш?

Торская: Он должен быть нашим.

Одарюк: Придется в работу брать?

Торская: Ох, трудно его брать в работу!

Вбегает Воробьев.

Воробьев: Идут. Совсем близко. Ездил встречать. Как раз возле парка встретил. Ну и идут, брат, во! В белых костюмах, черт, красота…

Одарюк: Возле парка?

Воробьев: Да уже к лесу подходят, совсем близко.

Одарюк выбежал.

Торская: И Захаров с ними?

Воробьев: А как же, с Верой Донченко рядом. Вера сегодня дежурная.

Торская: А Наташа?

Воробьев: Наташа? Аж страшно. Такая красивая, куда мне! Загорела, глаза, брат, блестят, На меня только так — повела. А Алешка мне кулак показал, так я и уехал.

Торская: Все-таки, что вы будете делать с Наташей?

Воробьев: Вот, брат, Надежда Николаевна, скажи, что делать? Тут, понимаешь, такое дело, хлопцев боимся.

Торская: Отчего?

Воробьев: Хлопцы еще ничего как следует не знают. Из девчат, и то не все. А у нас же любовь, если бы ты знала! А боимся хлопцев, знаешь, аж шкура болит со страху. Жучок, как стал председателем, так сразу Наташу в оборот: ты что это с Петькой романы затеваешь? Я тебя, говорит, с совет командиров выволоку. Вот какое дело…

Торская: Чудаки. Вот я поговорю с Алексеем Степановичем.

Воробьев: Да что ж с того? Товарищ Захаров все равно в совет командиров передадут. Я уже думаю так: у меня и квартира в городе хорошая и все. Скажу Наташе, пускай прямо ко мне переходит.

Торская: Побоится Наташа.

Воробьев: Вот в том-то и дело.

Торская: Да и зачем же ссориться с коммунарами? Они ведь и помогут чем-нибудь.

Воробьев: Да вот же…

Близко взорвался марш оркестра.

Торская: Идут…

Воробьев: Это, значит, из лесу вышли.

Выходят. Сверху спускается Блюм с уборщицами. Услышал музыку и остановился.