Мы с Татьяной встретились глазами, я увидел, что и ей так же неловко, как мне, встал. И она встала. Мы снова пошли в море. Я вдруг взял ее за руку. Она не отняла ее, даже чуть сжала пальцами мою руку. Нам что-то кричали вслед, но я слышал только звуки.

Купались мы с ней как-то странно. Я все не мог отпустить ее руку, и она держалась за мою, поэтому мы не плавали, а только приседали, глядя друг на друга под водой, высовывались, хохотали и снова приседали.

Потом я понял по ее глазам, что нам уже пора выходить, и мы пошли на берег. А там веселье было в разгаре. На одном из ковриков были аккуратно разложены бутерброды, стояли разноцветные бутылки, алюминиевые стопочки. Я даже остановился. Утром я бегал в магазин, заботливо и умело – я это знаю, что умело, – с учетом денег выбирал мясо. И знал ведь, что поеду, возможно, на целый день и что надо будет поесть, а ничего решительно не взял с собой!

– Брось, Иван! – сказала Татьяна; мы все еще держались с ней за руки. – Лукерья Петровна всего наготовила своему Веничку, не пропадать же добру. – Посмотрела внимательно на Венку, на Кешку, сказала просто: – Только не пей ничего: по всему видать – тебе придется вести машину..

– Да, уже освежились, – ответил я, присмотревшись повнимательнее к однокашникам.

– Ну хорошо, Аленушка! – веско говорил Венка. – Но ведь сама-то ты пойдешь в вуз?

– Уже и заявление, конечно, подала! – убежденно подтвердил Кешка.

– С волосами окуналась? – удивленно спросила Аннушка Татьяну.

И только тут я, да и сама Татьяна, кажется, заметили, что прическа ее испортилась, рыжие волосы потемнели, стали почти коричневыми от воды.

Татьяна села на свободное место у коврика, чуть подвинулась, освобождая место для меня. Вдруг колено мое коснулось ноги Татьяны, мы оба тотчас покраснели, отодвинулись друг от друга.

– Я-то пойду, но я – заслужила право на это! – сердито отвечала Лена Венке. – Вон как и он. – Она кивнула на меня, чуть поморщилась, увидев рядом ео мной Татьяну.

– Значит, государство зря учило нас, выбрасывало деньги на ветер? – напористо спрашивал Венка.

– Пейте и ешьте, дети мои! – хлебосольно и уже пьяновато говорила Аннушка, наливая коньяк в наши с Татьяной стопки.

– Тост! – сказал я, поднимая свою стопку; она оказалась неожиданно большой, граммов на сто. Что я буду говорить, мне было неясно; одного мне хотелось: прекратить как-то этот ненужный спор и помочь Лене.

– Подожди, всем надо налить! – строго остановила меня Аннушка.

А Кешка уже разливал коньяк по стопкам из только что открытой бутылки. Вторая стояла неначатой.

«Что только будет, если прикончить весь этот литр?!» – с легкой растерянностью подумал я.

– Заночуем! – отчаянно подмигнув, сказал Венка, будто угадал мои мысли.

И тут я понял, что не спор хочу прекратить, а как-то снять нервное напряжение, которое так и перло из Венки. Посмотрел на Татьяну: у нее опять даже уши были красными. И так мне захотелось «заночевать», как выразился Венка, все время быть с Татьяной, выкупаться на рассвете, хоть раз в жизни по-настоящему, откровенно обо всем поговорить с ней!

Татьяна почувствовала, наверно, что я гляжу на нее. Да, возможно, и не только это почувствовала. Подняла голову, поглядела мне прямо в глаза.

– Ну ладно, – поспешно сказал я, поднимая свою стопку. – За окончание школы, за новую жизнь!

Мы чокнулись, а Гусь бормотнул бодренько:

– Ощетинились и – вздрогнули! – Выпил всю стопку, свел узкие плечи, вытянул шею, показал, как именно он «вздрогнул», стал поспешно закусывать.

Я встретился глазами с Леной: она значительно смотрела на меня, через силу выпила всю стопку. И мне опять стало жалко ее. И Венка выпил, и Аннушка. Татьяна, все так же твердо глядя на меня, чуть отхлебнула из стопки и спросила:

– Ты когда обещал Валентине Ивановне вернуться? – Поставила спокойно стопку, взялась за курицу.

– Да! – сказал я и тоже поставил свою стопку. И тут как-то разом захмелевший Венка протяжно и погано выговорил, глядя на меня своими черными сливами:

– У него мать умирает, а он – за чужими девушками ухлестывает!

– Ваня! – сказала Татьяна, и глаза у нее были опять такими же, как и в том моем сне.

– Подлец! – выкрикнула Лена.

– Да уж, знаешь ли, дружище, – сказал Гусь. А я встал и поплелся в неизвестном направлении.

Даже не помню, как рядом со мной оказалась Татьяна. Она была уже одета и мои вещи несла в руках Так мы молча и шли с ней рядом, и я почему-то все никак не мог взять у нее свою одежду.

– Я зайду к Валентине Ивановне? Я кивнул.

– Знаешь, – сказала она, когда мы оказались у моря, – я решила на завод к вам пойти. А что? Ну зачем мне идти в институт, если меня ни в какой не тянет, а?…

Я остановился, стал одеваться. Сказал наконец:

– В идеале, наверно, так и должно быть.