Шрифт:
Оделся совсем, поднял голову. Татьяна стояла вплотную ко мне. И мы вдруг поцеловались.
4
Целовался я тогда впервые в жизни. На вечеринках, к примеру, когда все целовались, приходилось и мне изображать поцелуй. Но чтобы вот так, наедине с девушкой, вот так по-настоящему, – это впервые. „И не обнять мне было Татьяну, будто руки меня не слушались. А глаза у Татьяны были испуганно и крепко зажмурены. Вообще все это длилось один миг, я только успел почувствовать, что губы у нее мягкие и чуть соленые после моря. Потом она качнулась и слегка отодвинулась. Я открыл глаза: Татьяна смотрела на меня, и в глазах ее была одна радостная доброта!
– Все совершенно точно, как во сне! – быстрым шепотом сказал я, Татьяна мигнула вопросительно, тогда я пояснил торопливо: – Я видел тебя сегодня во сне, и там было все так же, да-да! Только мы не успели поцеловаться, Венка помешал, а все остальное – так же.
Она улыбнулась, взяла меня за руку, и мы пошли. Море было тем же, и пляж, и сосны, и люди – все, как и раньше, и одновременно по-новому. Шел тихонько, чувствуя, как Татьяна ласково держит меня за руку, поглядывал на море, небо, людей: да, все – другое! Татьяна шла, опустив голову, улыбалась растерянно-радостно. Она тоже мгновенно изменилась: и тени холодного высокомерия не было в ней; длинные ресницы подрагивали, лицо было открытым, незащищенным, глупо-счастливым, какое бывает у Светки.
– И я часто вижу тебя во сне, – тоже шепотом сказала вдруг она.
К нашим нотам откуда-то подкатился волейбольный мяч. Мы с Татьяной долго озирались по сторонам, не могли понять, куда и кому его кинуть.
– Да вы слепые, что ли?! – вдруг насмешливо крикнула сбоку какая-то девушка. Пять или восемь человек стояли кружком и смеялись, глядя на нас.
Чтобы поднять мяч и кинуть им обратно, надо было отпустить руку Татьяны, Я посмотрел на нее вопросительно. Татьяна улыбнулась мне, разрешая, отпустила мою руку. Я пробежал за откатившимся мячом, поднял его, привычно, определив на ощупь степень накачки и качество покрышки, так сильно послал его в кружок, что кричавшая нам девушка отскочила в сторону, какой-то парень подставил кулак, мяч высокой свечой ушел. в небо. Парень по-свойски крикнул мне:
– Эй, попасуемся, дружок?
– Спасибо, – по-прежнему шепотом ответил я, ожидая только одного: пока Татьяна снова возьмет меня за руку. Она взяла, мы пошли, а мяч, веселая компания разом исчезли, пропали, как в кино. – Знаешь, я только сегодня понял, что ты мне еще и в школе иногда так же улыбалась.
И это опять было самым важным.
– А я давно поняла. Еще в девятом классе. Помнишь, на практике в колхозе, когда я подвернула ногу, ты пять километров нес меня до станции?
– Да… Мне еще было ни слова не сказать.
– И мне! Поэтому я так и смеялась все время над тобой.
Меня что-то хлестнуло по щеке. Оказалось, ветка сосны, мы с Татьяной снова уже были в дюнах.
Я спросил удивленно:
– А как же это могло быть, что ты поняла, а я – нет?!
– Не знаю. Я только непрерывно злилась все это время, от лета до лета.
– Потому и…
– Ну да, поэтому и к Венке на дачу ездила готовиться.
– А как ты поняла, ведь лет нам одинаково?
– А мы, девушки, наверно, все равно постарше, хоть и лет одинаково.
Татьяна вдруг поскользнулась на шишке, я автоматически придержал ее за руку, она тотчас выправилась, и лица наши оказались вплотную. У Татьяны начали медленно закрываться глаза, я сильно обнял ее и поцеловал. Уже совсем по-другому, чем до этого. Татьяна больно обнимала меня рукой за шею, и вся она была какой-то послушной, согласной, я все сильнее обнимал ее и целовал. И никогда еще мне не было. так счастливо!… Вдруг Татьяна открыла глаза, посмотрела на меня жалобно и покорно. А я увидел, что мы лежим на шишках. Глаза у нее были совсем темно-зелеными, и вся она была такой красивой! Только так же смотрела на меня. А я вдруг подумал, что ей, наверно, больно лежать на шишках. И еще мне показалось, что Татьяна чего-то ждет… Сел, отодвинулся, отвернулся, сказал, хоть слова плохо выговаривались:
– Курить мне начать, что ли?
Татьяна долго молчала, а потом вдруг обняла меня за шею рукой, поцеловала в щеку, как мама это иногда делает, сказала:
– Спасибо, Иван. Я рада, что не ошиблась. За это я тебя и люблю.
Я посмотрел на нее, и мы снова стали целоваться.
– Ваня, боже мой!…
– Танька!…
– Нет, только не сейчас, не сразу.
– Да я не буду, ты же знаешь.
Откуда-то донеслись отчетливые звуки транзистора, потом голоса, смех. Татьяна испуганно высвободилась из моих рук, села, отвернулась, стала поправлять прическу.
– Тань, я ведь на всю жизнь!
– И я!
– Но ты веришь, что я?…
– Да. Я же тебя знаю. А ты?
– И я верю тебе. Только мне кажется, я тебя совсем не знаю.
– Это тебе только кажется.
– Наверно.
– Пойдем? – шепотом спросила она.
А я почему-то не мог двинуть ни рукой, ни ногой, и слова у меня не выговаривались.
– Пойдем-пойдем! – опять, как старшая, сказала она, просто взяла меня за руку.
Я вскочил, посмотрел на нее, и мы вдруг захохотали. Стояли, держались за руки, смотрели друг на друга и хохотали изо всех сил, даже раскачивались от смеха, нагибались, все не отпуская руки.