Горбачев шел по росистой траве к блокгаузу и прислушивался к пению петухов. Сумеречный рассвет уже стоял в саду. Где-то скрипнула калитка. Кто-то крикнул в тишине: «Но, побалуй у меня!»

Черт возьми! Скоро, совсем скоро начнется война, а тут — петухи и коровы… Поднять бы с постелей людей, каждого защитить от беды!

Он жил в доме у кузнеца Михаила Нестеровича Гордеюка. Занимал чистенькую комнатку, которая долгими зимними вечерами превращалась в настоящий клуб. Приходили деревенские парни и девчата, Горбачев играл на баяне, пел непонятные киргизские песни, рассказывал разные чудные истории. Смех, шум стоял здесь до поздней ночи. И заглядывалась на него хозяйская дочка Нина, красивая и добрая, да только он и в мыслях ничего не имел насчет нее.

А тут еще Маша Горбунова стала показывать ему фотографии своих подруг да нахваливать каждую. Приглянулась ему одна — тоже Мария. На фотографии она была снята в берете, с завитушками. Весной Горбачев взял отпуск и махнул к ней в Рыбинск. С пограничным приветом! Но вблизи не понравилась ему Маруся (фото есть фото), но зато приглянулась ему подруга Маруси, Надя. Через некоторое время Леонтий предложил ей руку и сердце. Девушка хорошая, учится в техникуме и тоже вроде влюбилась в него с первого взгляда. Поженились. Прожили три дня. А тем временем отпуск кончился, и он уехал на границу, договорившись, что, как только Надя закончит учебу, приедет к нему. Уже и деньги на дорогу ей выслал, вот-вот должна приехать…

Тополиный пух устилал двор заставы, залетал в окна, снежинками ложился на зеленые фуражки пограничников. В сером небе одна за другой гасли звезды.

«Светает. Скоро…»

В пятницу над деревней летал немецкий самолет — так низко, что видна была голова летчика в больших квадратных очках. Высматривал заставу, огневые точки, строящийся дот на окраине Новоселок. Часовой на заставе мрачно ругался, и если бы не проходящий мимо политрук, всадил бы в брюхо стервятнику всю обойму.

А дома хозяйская дочка Нина испытующе посмотрела на Горбачева и спросила: война? Вот самолеты летают, и люди на деревне гутарят: война скоро начнется. Правда это?..

Что мог он ответить? Сказал, что всякое может быть. Потом он долго думал над словами Нины, сопоставлял их с собственными наблюдениями. Люди, в Новоселках о чем-то возбужденно шептались, стаскивали домашний скарб в каменные погреба, раскупали в сельской лавке соль и спички, лица их были озабочены и невеселы.

Сейчас, за несколько минут до войны, он с душевной скорбью думал: неужели им опять суждено страдать? Снова кровь и пожарища? Нет! Этого нельзя допустить!

С этими мыслями Горбачев подошел к доту.

— Ну, как настроение, Шалагинов? — спросил он, спустясь в блокгауз.

— Нормально, товарищ политрук! — как всегда, бодро и отчетливо ответил сержант.

— Это хорошо, — похвалил Горбачев. — Кандидатская карточка с собой?

— Так точно, товарищ политрук!

— Покажите-ка.

Спрашивая партийный документ, он хотел как бы еще раз напомнить человеку: ты — коммунист и обязан быть образцом для других.

Сержант бережно расстегнул карман на гимнастерке, вынул серую книжечку.

Кандидат в члены Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) Шалагинов Василий Кузьмич. Год рождения — 1918. Время вступления в кандидаты — август 1940. Карточка выдана политотделом погранотряда. Подписал ее начальник политотдела батальонный комиссар Ильин.

Все это Горбачев знал наизусть и потому не стал читать, а только подержал партийную книжечку в руках, осмотрел со всех сторон и вернул Шалагинову:

— Держите. И помните, люди будут равняться на вас.

Сержант как-то сразу подтянулся, посуровел и серьезно сказал:

— Мы этих фашистов, товарищ политрук, как на Хасане! Да?

— Обязаны, сержант!

Тот облегченно вздохнул и продолжал своим обычным бодрым, немного задиристым тоном:

— А то все другие воевали… На Хасане, на Халхин-Голе, на Карельском перешейке! Теперь и нам выпал черед!

— Значит, не подведете! — скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Горбачев.

— Ну!.. Будьте спокойны, товарищ политрук!

— А бойцы отделения?

— И они…

И хотя политрук любил Шалагинова за его старание и некоторую лихость, хотя был уверен, что и Шалагинов и его бойцы в самом деле не подведут в своем первом бою, сейчас его немного покоробила эта излишняя уверенность сержанта, его уж очень наивный оптимизм. Но он только пожал Шалагинову руку и сказал на прощание:

— Ну, держитесь, ребята!

Иван Абдрахманов протянул кандидатскую карточку молча. По возрасту он был самым старшим из всех бойцов и сержантов, ровесник начальнику заставы. Спокойный, молчаливый, немного даже застенчивый.

Действует личным показом: как не «заваливать» мушку во время стрельбы, как мыть пол в казарме, как подворотничок подшивать. Возьмет иголку, проденет нитку и подошьет — ровненько, аккуратненько.

— Вот так, — скажет — и больше ни слова.