— Дэвид! — резко сказала Мэри Рестарик. — Что вы тут делаете?

Молодой человек ничуть не смутился.

— Я вас напугал? — спросил он. — Прошу прощения.

— Что вы здесь делаете? Тут, в доме? Вы.., вы приехали вместе с Нормой?

— С Нормой? Нет. Я рассчитывал найти ее здесь.

— Найти здесь? Как так? Она в Лондоне.

— Но ее там нет, дорогуша. Во всяком случае, в квартире шестьдесят семь в Бородин-Меншенс.

— Как так — нет?

— А так. И поскольку она не вернулась в воскресенье, я решил, что она все еще у вас. И приехал узнать, что это ей взбрело в голову.

— Она уехала вечером в воскресенье, как обычно. — Голос миссис Рестарик стал гневным. — Почему вы не позвонили в дверной звонок, почему, почему.., не дали знать, что вы здесь? И с какой стати вы бродите по дому?

— Право, дорогуша, вы как будто боитесь, что я подбираюсь к серебряным ложкам. Почему бы не войти в дом? Тем более днем. Что тут такого?

— Мы люди старомодные, и нам это не нравится.

— Боже, Боже! — вздохнул Дэвид. — Сколько шума из-за всякой ерунды. Но раз на радушный прием мне надеяться нельзя и раз вы, дорогуша, знать не знаете, где ваша падчерица, то мне, пожалуй, лучше удалиться. Не угодно ли, я выверну карманы?

— Не говорите глупостей, Дэвид.

— В таком случае, пока! — Молодой человек прошел мимо них, приветливо помахал рукой, спустился с лестницы и вышел в открытую входную дверь.

— Отвратительный тип! — сказала Мэри Рестарик с такой ядовитой злобой, что Пуаро даже вздрогнул. — Я его не выношу. И почему Англия теперь просто кишит такими, как он?

— О, мадам, не расстраивайтесь! Это всего лишь мода. А капризы моды были во все века. В деревне, конечно, фокусничают меньше, но в Лондоне таких экземпляров полным-полно.

— Ужасно, — сказала Мэри. — Просто ужасно. Это их женоподобие. Такая безвкусица.

— И в то же время что-то от ван-дейковских портретов, вы не находите, мадам? В золоченой раме, с широким кружевным воротником он не показался бы вам ни женоподобным, ни безвкусным.

— Посмел пробраться сюда! Эндрю был бы вне себя. Он и так все время на пределе. От дочерей можно с ума сойти. И к тому же Эндрю не так уж хорошо знает свою дочь. Он уехал из Англии, когда она была совсем маленькой. И предоставил матери воспитывать ее, а теперь.., а теперь она ставит его в тупик. И меня тоже. Она кажется мне очень странной. На нынешних девушек нет никакой управы. И нравятся им самые невозможные молодые люди. Этот Дэвид Бейкер совсем ее заворожил. Ничто не помогает. Эндрю запретил ему бывать здесь, и что же: входит в дом, как хозяин. Пожалуй.., я лучше не скажу Эндрю. Он и так уже весь извелся. Не сомневаюсь, она встречается с этим типом в Лондоне, да и не только с ним. Ведь есть еще и хуже него. Те, которые не моются, не бреются — козлиные бородки, засаленная одежда.

— Ах, мадам, не нужно так огорчаться, — подбодрил ее Пуаро. — Безумства молодости преходящи.

— Хотелось бы верить. Норма очень трудная девочка. Иногда мне кажется, что у нее не все дома. Она такая странная. Иногда у нее такой отрешенный вид. А эти вспышки агрессивности!

— Агрессивности?

— Она же ненавидит меня. Да-да, именно так. И я не могу понять, зачем она так себя настраивает. Наверное, она очень любила свою мать, но, в конце концов, что такого необычного, если ее отец женится во второй раз?

— Вы полагаете, что она вас действительно ненавидит?

— Да, мне ли этого не знать. Могу привести сколько угодно тому доказательств. Вы не представляете, как я была рада, когда она уехала в Лондон. Мне не хотелось выяснять отноше… — Она умолкла, словно только сейчас осознав, что перед ней совершенно посторонний человек.

Пуаро обладал способностью вызывать людей на откровенность. Казалось, они переставали замечать, с кем разговаривают. Мэри Рестарик смущенно усмехнулась.

— Бог мой! — сказала она. — Не понимаю, зачем я вам рассказываю все это. В каждой семье, наверное, есть свои проблемы. А нам, злополучным мачехам, особенно достается… Вот мы и пришли.

Она остановилась перед дверью и постучала.

— Входите! Входите! — донесся изнутри хриплый рык.

— К вам гость, дядя, — сказала Мэри Рестарик, распахивая дверь.

По комнате расхаживал широкоплечий краснощекий старик с квадратным подбородком и, видимо, очень раздражительный. Он тяжело шагнул им навстречу. В глубине комнаты за столом сидела девушка и разбирала письма и документы, низко склонив голову — темноволосую, очень гладко причесанную.

— Дядя Родди, это мосье Эркюль Пуаро, — представила Мэри Рестарик.

Пуаро непринужденно сделал шаг вперед и заговорил тоже вполне непринужденно:

— Сэр Родрик! С тех пор, как я имел удовольствие познакомиться с вами, прошло немало лет, увы, немало. Мы не виделись с самой войны. Последний раз, если не ошибаюсь, в Нормандии. Я прекрасно помню. Там были полковник Рейс, генерал Аберкромби и, да, маршал авиации сэр Эдмунд Коллингсби. Какие ответственные решения нам пришлось принимать! И как сложно было обеспечивать полную секретность. Что ж, теперь мы уже имеем право предаться воспоминаниям. Помните того шпиона, который так долго и искусно маскировался — капитана Николсона, как мы его выводили на чистую воду?