Шрифт:
– Как рука поднялась? На княгиню, на княжну, коих вы беречь должны? Или не воин ты?
Ответа ждать не стал. И без ответа все было ясно. Поднялся, задумчиво глядя на меч.
– Подожди, Радогор. Дай и мне спросить. – Удержала его руку княжна. – Кто матушку уморил? Кто помог ей умереть? Отвечай…
И повернулась к Радогору.
– Не из простых он, Радо. В ближних у Свища ходил.
– А лучше бы было, если бы пря и разноголосица началась? И резня по всем землям? А мы порубежье храним. Тут не бабья, тут мужская рука нужна. Крепкая и сильная. – Еле слышным от боли, голосом ответил воин.
– Значит, ты! – Радогор убежденно кивнул головой. – Так не знать же тебе покоя и по другую сторону жизни. Ни тебе, ни тем, кого ты привел с собой.
Ладонь с широко расставленными пальцами медленно опустилась над лицом несчастного и сжалась в кулак, словно собирая нечто в горсть. И отбросила это нечто далеко в сторону.
– Умирать будешь долго, чтобы успеть подумать над тем, что ты сделал. И то, что ты испытал уже, тебе даже болью не покажется.
Он еще говорил, а тело уже ломалось и корчилось в чудовищных муках. Лопались с громким хрустом кости и лезли через разорванную кожу. Глаза выкатились из орбит и через пустые глазницы хлестала кровь, а из рта, пузырясь, полезла пена.
– Княжна…
Не было ни крика, ни шепота. Только губы беззвучно шевелились. Но Влада поняла его по той мольбе, которая была написана на его изуродованном лице.
– Радо. Пожалей его. Подневольный он.
Радогор с сомнением посмотрел на княжну и обернулся. Постоял, словно думая над тем, откликнуться на ее просьбу или нет, и медленно, с видимой неохотой, надавил на рукоять меча. Но и после смерти лицо несчастного не разгладилось.
А рука княжна вдруг скользнула по его руке и она без сил сползала на землю, сразу обессилев от навалившегося на нее горя. Еще совсем не давно от счастья задыхалась, себя не помнила, а вот от горя задохнулась. И в груди пусто, и вокруг…
– Не говори так, Лада. Я рядом. – Чуть слышно, шепнул ей Радогор. – Иди – ка ты лучше ко мне на руки и побежим отсюда. Не гоже живым среди мертвых быть.
Безропотна села на подставленные руки и уронила голову на плечо.
– Куда же сейчас, Радо? Пусто там… - Шепчет, будто сама с собой говорит. Он же, Свищ, батюшку отцом называл, княгиню матушкой величал.
– Отсохнет лживый язык, Ладушка. И рука отсохнет, что на них поднялась.
Слышит и не слышит его княжна. Слез от горя нет. Комком в горле застряли.
– Закрой глаза, голубка моя. – Шепчет он, легко покачивая ее на руках, словно убаюкивая. – А откроешь и горе не горе. Только печаль останется. И та уйдет. Но не сразу. Я это знаю. Мне птицы на ладонь садились. Векши – белки из рук кормились. А старого Врана не стало и одеревенел я душой. И мысли прочь вылетели. Только меч в руке. О смерти не думал, жизни не берег. А теперь знаю для кого жить, кому моя жизнь нужна.
Всхлипнула без слез и послушно закрыла глаза.
– Ты только не отпускай меня, Радо. Так и кажется, что ступлю на землю и вновь одна одинешенька на всем белом свете останусь. И жутко мне делается, и боязно, как там на лодии тех ярлов. Пока не высвободил ты меня.
– Не отпущу, а ты глаза закрой.
Вдруг чего – то испугалась, задрожжала всем телом и распахнула на него свои синие, как само небо, глаза. И зашептала, до боли сжав его шею.
– Нельзя тебе в город идти, Радо! Нельзя! Убьют тебя там. Меня, может, и пожалеют. Силком за себя Свищ потянет. А тебя убьет. А тогда и мне для чего жить? Когда ни батюшки, ни матушки нет. Когда тебя не будет, Радо.
– Все хорошо будет, княжна. Я видел…
Откинулась на руках и заглянула в глаза.
– Ты и то видел, Радо, что и воин Свищев нам рассказал, когда спрашивал у меня, кто в городе остался? И подсылов этих тоже видел…. Я знаю, видел… Но говорить мне не хотел, чтобы не тревожить.
– Сиди тихо, уроню.
Радогор не стал отвечать. Сама все угадала, что уж там отвечать.
В этот раз он останавливался чаще, чем обычно. Бережно снимал ее с рук и усаживал в траву в тени под деревом. Сидела молчаливая, словно неживая. Так же равнодушно брала у него мясо из рук и бездумно глотала его. А когда он поднимался, поднималась и она. Заученным движением тянулась к нему руками, подставляя свое тело его рукам. И он снова шагал, часто поднимая глаза к небу, где нами черной точкой висел его вран.
И остановился задолго до сумерек.
– Здесь остановимся. – Твердо сказал он, опуская ее на землю. – Нельзя, чтобы тебя в городе видели с таким лицом. Или ты не княжна? Отдохнем, а утром уже в городе будем.
– Убьют нас в городе, Радо. – Безразлично сказала она, словно не слыша его.
Опустилась в траву и обняла руками колени.
– На людях? – Усмехнулся он. – Смелости не хватит. Из – за угла, в тесном проулке – да. Но на людях! Не – е – т. И не так то просто нас, Лада, с тобой убить. Меч еще на нас не выкован. Укусить можем.