– Цветов душистых в воду набросайте. А сами вон идите. Одна остаться хочу.

 Голос резкий, и на девок не глядит.

– И платье девичье не носите мне. Сапоги мягкие с короткой голяшкой несите, порты из тонкой кожи и подкольчужник, как у витязя Радогора.

– Да, как же так, княжна, краса наша? Люди осудят.

– Свища не осудили. – Гневно выкрикнула она.
– Прочь идите, одна останусь.

Едва двери стукнули, как она вылезла из своей одежды. Против обычая пошла. Не позволила себя мыть, тереть и водой окатывать. Красу ее девичью нахваливать и приговаривать. Все казалось ей, что углядят востроглазые, что и не девка уж. Баба. Ладная да пригожая. И до ласки ночной жадная. И груди ее не девичьи. Мужскую руку познавшие. Обласканные и зацелованные его губами. И тело ждущее его ласк, похотливое. А уж про мысли, что в голове теснятся, под волосом прячутся, лучше и не говорить. До того стыдные, что впору краснеть и очи долу клонить.

Долго и с наслаждением плескалась, разливая воду по полу, по цветным дорожкам. Волосы выполаскивала, как бабы белье на реке полощут, пока вода не остыла. И обеспокоенно думала, принесли ли воды Радогору? И шипела разъяренной кошкой при одной мысли, что не сумел он прогнать подлых и моют его, обихаживают распутные сейчас своими жадными руками. И готовила для них муки мученические, нестерпимые.

 Вышагнула из лохани и наскоро обтерлась длинным и мягким рукатерником, расшитым цветами и неведомыми, сказочной красоты, птицами.

Дверь скрипнула и осторожно приотворилась.

Встала бесстыжая в распахнутой двери и руками всплеснула.

– Краса ты наша, тело белое…

Дерзкий взгляд скользит по ее телу сверху до низу, с низу до верху. И обратно. Не укроешься.

– В пору под венец, да вести не кому. Телу девичьему в коже тесно. Пальцем ткни и сок брызнет. Груди, что яблочки наливные.

Платье, что в руках держала, на пол упало. И трещит, рта не закрывая, без умолку.

– Умолкни, сорока! – Прикрикнула на девку Влада, натягивая прямо на голое тело, узкие портки. Мягкая ткань туго обтягивает бедра и ягодицы. Заправила в них тонкую рубаху и сунула руки в новенький, поскрипывающий подкольчужник. Подумала, подумала и затянулась натуго широким ремнем

 Девка уже лезла в волосы роговым тонким гребешком.

– А мы той порой волосики твои, княжна наша, расчешем да разберем и в косы девичьи заплетем. Разоделась то как дивно. И вроде все спрятано, и вроде бы все на голе. Глаз не оторвать!

Вспыхнула и отстранила ее руку.

– Ремешок принеси волосы перетянуть. Или поясок плетеный узкий. – Проворчала она. И устыдившись, пояснила любопытной девке, которая бог весть что подумать могла. – Год кос плести не буду, пока по батюшке с матушкой душа не переболит. А тогда уж и плети…

И, не слушая больше девку – болтушку, с языком, сродни коровьему боталу, вышла из светелки.

Девки сбились в кучу подле опочивальни Радогора. Перемигиваются, перешептываются. Глаза сладким туманом затянуло.

– А вы что здесь все сбились? – Строго спросила она. – Или дел больше других нет, как воев у дверей выкарауливать?

– Даже в двери никого не пустил, княжна - голубушка. Сам воду занес, сам разделся. – не скрывая своего удивления, ответила одна за всех. И уж совсем разочарованно добавила. – И моется сам, будто мы все безрукие.

Влада с трудом сдержала облегченный вздох.

– Прочь идите. Пока палками гнать не велела. Сама платье ему приготовлю. – И нетерпеливо притопнула ладным, вокруг ножки, сапожком.
– И не сметь мне на глаза показываться, пока сама не позову.

Проводила девок ревнивым взглядом. И скорбно вздохнула, подумав, - и где только батюшка таких насобирал? Одна другой глаже. Куда не поглядишь, в каждом углу оторва.

Долго рылась в батюшкиных сундуках, подбирая одежду по росту, что было совсем не просто. Но наконец остановилась, и навьючив одежду на руку, вернулась на свою половину, прихватив заодно и не длинный боевой нож в узорчатых ножнах со стены. Растягивая время, распустила пояс и повесила на него нож. Прошлась раз другой по светлице из угла в угол. Прислушалась и, боязливо выглянув в переход, толкнула двери в опочивальню Радогора рукой. Двери отворились без звука. Еще раз оглянулась и проскользнула внутрь. Радогор, обмотавшись рукатерником, стоял с растерянным видом, разглядывая свою грязную и ни на что уже не годную, одежду. На голых плечах, груди и спине, вода сверкала каплями. Мокрые волосы прилипли к плечам.

Стараясь не шуметь, осторожно опустила вьюк на лавку у дверей, неслышно подошла сзади, обхватила узкий стан руками и прижалась к влажной спине, блаженно вдыхая запах сильного, пахнущего лесными цветами, тела.

– Увидят, Ладушка! – Озабоченно проговорил он, не оборачиваясь.

– Не увидят. Ты же проглядел меня. Тех же, у дверей, я всех прогнала. – Со смехом прошептала она, прижимаясь губами к его телу.

 -Я тебя увидел, когда ты еще у дверей таилась. – Возразил он. Развел ее руки своими, окинул быстрым взглядом и удивленно поднял брови.

– Ты же меня в девичьем уборе и не признаешь среди многих. – Смутилась Влада под его взглядом. – Платье мешком до пят. Поди, разбери где кто. И косу как плести? Девичью заплести, богов гневить. Бабьи? И того хуже. А так и не пойми что. Девка не девка, и баба не баба. Одно недоразумение.

– Дева – воительница. – Радогор и не думал скрывать своего восхищения. – О коих мне дедка Вран рассказывал. Только они открывали глазам одну грудь. А для чего, я так и не понял.

– А это, Радо, чтобы глаза слепли. Чтобы враг кроме этой груди ничего и не видел больше. – Развеселилась Лада, которой пришлись по душе его слова. Для тебя же хоть все на волю выпущу, чтобы никого кроме меня не видел. Девок – срамниц всех из терема вымету, чтобы не пялили на тебя свои глаза, мой витязь….