Андрей Аверьянович, стараясь не показать пристального интереса, посматривал на инструктора. Сулава был высок, строен, широкоплеч. Крупный орлиный нос и широко расставленные круглые глаза придавали ему сходство с хищной птицей. Литой, как ядрышко, круглый подбородок выступал вперед. Андрей Аверьянович испытал разочарование: он почему-то полагал, что у Сулавы будет широкий подбородок и крупные губы. Как у того незнакомца в пастушьей шляпе, который угрожающе предупреждал его возле дома Николоза Цихели.

— Ты знал Давида Шахриани?

— Знал, — ответил Сулава.

— Давно?

— С тех пор, как он стал заниматься альпинизмом. — Сулава подумал. — Лет семь.

— Ты бывал с ним у Гурама?

Сулава опять подумал.

— Бывал, — наконец ответил он.

— Что вы делали у Гурама?

— Дом смотрели, разговаривали. Гурам человек бывалый, с ним есть о чем поговорить.

— А может, какая-нибудь определенная цель у вас была?

— Да никакой особой цели не было, просто заходили — посмотреть, поговорить.

— Ты вчера за перевалом был? — прямо спросил следователь Чиквани, в упор глядя на Сулаву.

— Вчера? — переспросил тот.

— Да, вчера.

— Нет, не был.

— А позавчера?

— Не был, — сразу ответил Сулава.

Андрей Аверьянович заметил, что инструктор напрягся поначалу, видимо, быстро перебирая в памяти, что он делал вчера и где его могли видеть. Потом расслабился и стал отвечать спокойней.

— Как ты думаешь, кто убил Давида? — спросил следователь Чиквани.

— Говорят, Алмацкир, вы же его арестовали. — Сулава пожал плечами: чего, мол, спрашиваешь, когда сам знаешь.

— А как ты считаешь, Алмацкир мог убить Давида?

Сулава чуть заметно улыбнулся.

— Вы же его арестовали, — сказал он, — значит, есть улики. Зря не арестуют.

Андрей Аверьянович подумал, что напрасно Чиквани задает такие вопросы: этот Сулава непрост, и с ним не стоило бы разговаривать так прямолинейно.

— А ты как считаешь, — настаивал Чиквани, — мог Алик убить человека?

— Может быть, сгоряча, в драке…

— Они не ладили между собой, Давид и Алик?

— Да, они жили недружно.

— Но они вместе были на восхождении.

— И там не очень ладили. Ребята же рассказывали.

Версию, которую разработал Чиквани, Сулава знал хорошо.

Когда он ушел из кабинета, Андрей Аверьянович сказал об этом следователю. Тот развел руками:

— Страна у нас маленькая, все всё быстро узнают, а версии тем более.

Он не лишен был юмора, следователь Чиквани. Во всяком случае, на этот раз он не стал защищать выводы следствия.

— Вы, наверное, решили, — сказал он, — что я ломлюсь в открытую дверь, задавая Сулаве такие лобовые вопросы?

Андрей Аверьянович не стал его разубеждать.

— И недоумеваете, — продолжал Чиквани, — отчего не напомнил о забытых тропах через перевалы и не спросил, почему они с Давидом интересовались ими у Гурама?

— Я бы недоумевал, если бы вы этот вопрос задали, — ответил Андрей Аверьянович.

— Ну что ж, значит, вы не так уж плохо обо мне думаете, — усмехнулся Чиквани. — Этот Сулава — хитрый мужчина, наводящих вопросов ему задавать не следует.

Через час следователь Чиквани уехал: туман стал подниматься, и одна из машин альплагеря пошла за перевал.

Андрея Аверьяновича Васо уговорил остаться на денек в лагере. Решили, что Фидо останется тоже и завтра отвезет гостя на «козлике» с заштопанным верхом в районный центр, а сегодня они съездят в ущелье небывалой красоты.

Отправив группы альпинистов на занятия, Васо зашел за Андреем Аверьяновичем, сидевшим в его кабинете возле шкафа с книгами.

— А у вас тут собрано много интересных изданий по альпинизму, — сказал Андрей Аверьянович. — Вот бы недельку чистого досужего времени — почитал бы всласть.

— За чем дело? — улыбнулся Васо. — Поставим вас на довольствие, станем кормить манной кашей по утрам и бараньим рагу в обед…

— Увы, — вздохнул Андрей Аверьянович, — завтра изложу свои соображения по делу — и домой.