Всю первую половину дня я провел, собирая в одну тетрадь все написанное мной за время экспедиции, главным образом стихи. Этьенн сидел рядом и читал «Пари матч». Он рассказал мне о своем следующем проекте — международной экспедиции, посвященной столетию исторического дрейфа нансеновского «Фрама», которое будет отмечаться в 1993 году. План экспедиции заключался в следующем: яхта, специально сконструированная для ледовых условий плавания и имеющая такие же обводы корпуса, как у «Фрама», позволяющие надеяться, что корпус этот выдержит сжатия дрейфующих льдов, должна была быть вморожена в лед примерно в том же районе и в то же самое время года, что и «Фрам». Необходимо было рассчитать место и время входа яхты во льды таким образом, чтобы она уже к весне следующего года оказалась в приполюсном районе, причем как можно ближе к Полюсу, во всяком случае не дальше 500 километров.

Когда яхта подойдет в этот район, участники экспедиции, а, по плану Этьенна, это должны были быть француз, русский, норвежец и эскимос, с двумя собачьими упряжками прибудут на борт яхты и попытаются совершить то, что в свое время не удалось Нансену и Иохансену: достичь Полюса и вернуться обратно на яхту. Вся экспедиция должна была, по расчетам Этьенна, занять не более сорока дней в зависимости от того, насколько близко яхта подойдет к Полюсу. Вопрос заключался в том, какому способу передвижения отдать предпочтение: собакам, подобно Нансену, Пири и Куку, или же лыжам с буксировкой нарт, как это делал Этьенн во время своего сольного похода к Полюсу. Если идти на собаках, то стартовый вес упряжек должен быть очень большим, порядка полутонны, то есть в этом случае пришлось бы организовывать подбазы, а на дрейфующем льду это достаточно ненадежное и неблагодарное дело. Прибегать же к услугам авиации не хотелось, потому что ставилась задача повторить попытку Нансена. Словом, вопросов много, не говоря уже о самой принципиальной возможности вмораживания иностранной яхты в советском секторе Арктики. Этьенн рассказал мне также, что Стигер собирается примерно в это же время организовать международную трансарктическую экспедицию через Северный полюс примерно так же, как это сделала в 1968–1969 годах экспедиция Уолли Херберта и совсем недавно, в 1988 году, советско-канадская экспедиция под руководством Дмитрия Шпаро. По словам Этьенна, Уилл рассчитывал использовать его яхту как промежуточную базу, а Этьенну этого не хотелось, поэтому он попросил меня не говорить о своем проекте Уиллу.

Пообедали часа в четыре, а на обед была уха и… не заливные потроха, а котлеты с макаронами. За столом Этьенн объявил во всеуслышанье, что приготовит к ужину яблочный пирог по-французски. Он замесил тесто, вылил его на противень, объяснил, какую температуру надо поддерживать, и удалился, насвистывая. Вскоре пришлось за ним срочно бежать, так как по салону поплыла мольба о помощи оставленного на произвол огня пирога с характерным горелым запахом. Этьенн пришел, потыкал пирог вилкой и заявил, что режим в плите был неправильным и он снимает с себя ответственность за возможные послепироговые последствия. Действительно, пирог оказался сверху сыроват, а снизу образовалась практически не отличимая ни по цвету, ни по жесткости от подстилающего противня структура. Однако вкус был восхитительным и по-настоящему походным, с дымком. Единственным, кто отказался от праздничного пирога, был профессор, который ушел в палатку раньше, сославшись на боль в горле. По мнению профессора, это была инфекция, которую, по его словам, он подхватил в результате общения с жителями Комсомольской, а также с «Траксантарктикой». На это я ему заметил, что и «комсомольцы», и «восточники» за год зимовки полностью освобождаются от всяких бацилл и, пожалуй, даже более, чем мы, безопасны в смысле инфекции. Скорее всего профессор просто не хотел рисковать зубами ради сомнительного удовольствия отведать этого пирога. На вечерней радиосвязи никаких новостей, а до Мирного оставалось уже только 435 километров. На этот раз спали на своих местах, в палатке. Утром ветер резко усилился, видимость упала до 200 метров. Неужели начинался тот «пионерский» синдром, о котором говорил Голованов? Похоже на то, хотя до самой Пионерской еще более 50 километров.

На пути к Мирному у нас должна была состояться еще одна встреча с небольшим островком цивилизации — полевым лагерем бурового отряда, который, по последним сведениям, находился на 320-м километре трассы, то есть в 110 километрах от нас. В программу работ этого отряда входило бурение целой сети стометровых скважин каждые 50–70 километров вдоль всей трассы от Мирного до Востока. Программа была рассчитана на несколько лет, и сейчас буровики подбирались к Пионерской с севера, а мы — с юга. Двигаясь навстречу друг другу, мы никак не могли — да и не хотели — не встретиться. Я знал многих ребят из состава отряда — как механиков, так и гляциологов — по предыдущим экспедициям и, конечно же, ждал с ними встречи, не забывая напоминать своим друзьям, начинающим, кажется, уже ошалевать от обилия видов русского гостеприимства в такой, казалось бы, пустынной местности, о предстоящем знакомстве с еще одним, совершенно особенным его видом, известным в Антарктиде как «Русское походное».

Собирать лагерь сегодня было непросто: ветер около 15 метров в секунду и мороз минус 40 градусов. Особенно неприятно было поворачиваться к ветру лицом, а это приходилось делать довольно часто, пока мы упаковывали нарты и запрягали собак. Затем, когда мы вышли, стало немного полегче, потому что ветер был с юго-востока, практически попутный. Правда, видимость еще более ухудшилась, и, чтобы не потерять след, мне приходилось напрягать зрение. Сегодня, несмотря на плохую погоду, все три упряжки шли на удивление резво и, главное, кучно, что было немаловажно при такой видимости. Такому их боевому настрою способствовали и попутный ветер, и небольшой, но постоянный спуск, и, разумеется, естественное желание наконец согреться после холодной неуютной ночи. Часов в одиннадцать я буквально уткнулся носками лыж в стоящий на следе тягач. Он был один. Я подошел к кабине и постучал лыжной палкой в дверь. Вылезший Саша спросил меня, не знаем ли мы, что со второй машиной. Я отвечал, что, когда мы уходили, она вроде бы уже завелась, но нас не перегоняла. Саня сообщил, что связь с ней отсутствует и он не знает, что и делать. Мы решили, чтобы не мерзнуть, пройти вперед по оставшемуся от прошлогоднего похода старому следу. Переметенный во многих местах след этот смутно виднелся впереди нас. «Мы подождем вторую машину здесь, — сказал Саша. — Если она не подойдет, то мы вернемся за ней и вместе вас догоним, только не потеряйте след!» Мы распрощались. Впервые с момента выхода с Востока мы шли впереди тягачей. Старый след был виден, естественно, хуже, так что, чтобы его не потерять, мне пришлось снять очки. После этого все вокруг стал намного светлей и ясней. Я уверенно держался метрах в трех-четырех справа от следа и вел собак за собой. Меня постоянно не покидало чувство некоторой тревоги из-за оставленных за спиной тяжелых машин. Они должны были нас нагнать, и здесь важно было вовремя уступить им дорогу. Благодаря попутному ветру я услышал рокот машин задолго до того, как увидел их в этой белой мгле. На всякий случай мы приняли вправо и остановились. Тягачи тоже на всякий случай взяли метров на двадцать левее и, обогнув нас, скрылись впереди. Это произошло около часа пополудни. Когда подошло время обеда, я предложил пропустить его из-за отвратительной погоды. Все давно согласились с тем, что в такую холодную ветреную погоду обед воспринимается как нечто мучительное и неприятное, и поэтому мое предложение нашло молчаливое понимание у всех, кроме Уилла, который заявил, что он без обеда не может. Это его возражение нашло точно такое же молчаливое понимание у всех остальных, и мы остановились. Я даже не стал доставать термос, а ограничился только половиной плитки шоколада. Этьенн и Кейзо сидели рядом со мной, Уилл с Джефом — за другими нартами, профессор в гордом одиночестве — за третьими. Обедали молча, да и о чем говорить в такую погоду. Пережив кое-как эти злосчастные полчаса и покрывшись при этом с ног до головы снегом, мы продолжили движение и без дальнейших приключений до 6 часов прошли 47,5 километра. По нашим представлениям, тягачи должны были быть где-то рядом, но вокруг нас была только сплошная белая стена бушевавшей метели. Неужели мы сбились со следа и пошли по старому, прошлогоднему следу?

Мы с Джефом осмотрели след и пришли к выводу, что он действительно был старым. Но след есть след, а все следы здесь ведут в конечном счете к Мирному. Так что мы, не очень расстраиваясь, стали разбивать лагерь. Первым делом надо было позаботиться о собаках. Снег был настолько плотным, что нам с Джефом пришлось колоть его ледорубом, прежде чем мы смогли набрать достаточное для строительства защитных стенок количество снежных кирпичей.

Устроив на ночлег собак, мы принялись за палатку. Внезапный сильный порыв ветра опрокинул мои воткнутые в снег лыжи и, подхватив укрепленное на них большое красное полотнище нашего пола, понес его в сторону, совершенно отличную от направления на палатку. Я бросился вслед. Вы пытались когда-нибудь догонять вплавь легкий воздушный шарик, гонимый ветром по воде? Нечто похожее было и сейчас, за исключением того, что бежать было трудно, не хватало дыхания и приходилось постоянно оборачиваться, чтобы не потерять из вида родной берег. Это был как раз тот самый случай, когда обязательно надо было оборачиваться, чтобы не пропасть вовсе. Пол как назло то останавливался, зацепившись за какой-нибудь заструг, и подманивал меня так близко, что я вот-вот, казалось, схвачу его, то легко взлетал и, махая огромными красными крылами, продолжал прерванный полет в северо-западном направлении. Я остановился и оглянулся. Никого и ничего вокруг не было. Перспектива остаться с полом, но без потолка и провианта меня, естественно, не устраивала, поэтому я прекратил преследования и медленно побрел в направлении палаток. Вскоре я увидел островерхую крышу нашей теперь, увы, совершенно бесполой пирамидальной палатки. Джеф встретил меня суровой улыбкой: «За халатное отношение к решению полового вопроса, вы, мистер Боярский, лишаетесь традиционной конфеты на десерт к сегодняшнему ужину!» У меня отлегло от сердца: это было еще самое мягкое наказание Джефа, на которое я мог рассчитывать после такого серьезного проступка. Вообще-то, сказать по правде, пол этот был не ахти как нужен в нашей жизни, разве что для создания видимости обитаемого жилья в нашей палатке, а так приходилось почти постоянно его отгибать, чтобы вылить остатки чая или еще какую-нибудь столь же ненужную в палатке жидкость. Так что потеря была не смертельной. Без пола в палатке стало как-то просторнее и светлее и не было необходимости снимать обувь при входе.

Сегодня день рождения Стаса, ему исполняется пятнадцать. Написал ему стихотворение:

Мысленно желаю своему пятнадцатилетнему капитану, чтобы никакой Негоро не смог подложить топор под его жизненный компас.

С большим нежеланием в 9 часов выбрался из палатки на радиосвязь, но интересно все-таки узнать, где же наша «Траксантарктика». Палатка Этьенна и Уилла едва проглядывала в сумерках на другом берегу разделяющей нас бурной и стремительной снежной реки. Осторожно нащупывая дно, перебрался на тот берег. Раскопал занесенную до половины дверь и забрался в палатку. Есть новости. Американский офис сообщил, что дата прихода в Мирный все-таки 3 марта, то есть у нас еще уйма времени, и вторая новость: Саша бодро сообщил, что они уже на Пионерской. Оказалось, что при такой плохой видимости они потеряли след и вышли на Пионерскую по локатору. Самым приятным было то, что Пионерская оказалась на 10 километров ближе, чем мы предполагали, но в стороне от той трассы, на которой мы сейчас находились. Трассу «спрямил» предыдущий поход, которому было совершенно незачем заходить на Пионерскую. Поэтому Саня предложил встретить нас завтра утром на трассе и проводить до Пионерской, где, помимо наших тягачей, уже находились еще три тягача и буровая установка гляциологического отряда. По словам Саши, от трассы до Пионерской было не больше 8 километров, и, поскольку сейчас нам торопиться было некуда, мы приняли решение постоять день-два на Пионерской. Договорились, что тягач будет ждать нас на трассе в 10 часов утра, и распрощались с Саней. Через пять минут после окончания связи и Уилл, и Этьенн вдруг спохватились: «А зачем нам встречаться в такую рань — мы ведь могли бы завтра поспать и выйти на час попозже?» Тщетно я пытался поймать в эфире Пионерскую — там, наверное, уже полным ходом шли подготовительные работы по встрече нашей экспедиции. Эфир безмолвствовал, и я никак не мог сообщить Саше об изменении нашего решения. Поэтому я предложил ребятам оставить все как есть, то есть ориентироваться на 10 часов, а то получится как-то не особенно хорошо, если мы будем здесь спать, а они — искать нас и волноваться. Моя настойчивость в этом вопросе была непонятна Уиллу и Этьенну: «Какая им разница — они же в машинах, подождут». Но я все-таки настоял на своем и сделал это тоном, не допускающим возражений: я так тоже умею, правда, к сожалению, редко. Но эта ситуация заставила меня проявить твердость при всей своей кажущейся безобидности. Речь шла о соблюдении одного из самых основных правил Полярного кодекса: «По возможности старайся поступать так, чтобы не вызывать обеспокоенности и тревоги за свою судьбу у окружающих тебя и находящихся в столь же экстремальных условиях людей, так как, вызывая ее, ты подвергаешь их жизнь порой большей опасности, чем свою». В данном конкретном случае я просто не мог даже допустить мысли о том, что в то время, как мы будем нежиться в спальных мешках, ребята будут высматривать нас на трассе и гадать, переживая, отчего нас нет… Непонимание такой простейшей ситуации, или, точнее, нежелание ее понять, которое проявили и Уилл, и Этьенн, разозлило меня, и я вылез из палатки, застегнув молнию так, будто хлопнул дверью. По-прежнему сильно мело, но небо было ясным, кособокая бледная луна холодно и равнодушно смотрела на все творимые разгулявшимся ветром бесчинства. Задерживаться в этой неуютной местности никак не хотелось. Но мнения о тактике нашего дальнейшего движения разделились. Мы с Джефом и Этьенн предлагали быстро скатиться вниз с купола, найти удобное место для стоянки, где будет теплее, и переждать некоторое время там. Уилл заявил, что он не может долго сидеть на одном месте и предпочитает двигаться медленно. Неясным оставался вопрос о том, когда Лоран сможет присоединиться к нам. Как он сообщил ранее, ему необходимо было отснять несколько сюжетов с метелью и морозами, но метель, как и морозы, можно было бы при желании организовать и не на такой высоте, а пониже. Я считал, что в нашей ситуации правильнее будет в крайнем случае наиграть какой-либо сюжет, чем подвергать риску жизнь собак в ожидании режиссера и «натуры». Покамест решили переждать один-два дня на Пионерской, а там посмотреть, что получится. Лагерь в координатах: 69,76° ю. ш., 95,37° в. д.