Шрифт:
Но первые тридцать дней, в стадии до глазка, — пальцам тут как раз нечего делать: в это время икра чувствительна к любому прикосновению, к любым изменениям воды, отход тут велик. Это уже позже рамки с икрой промывают под душем — душуют, держат для профилактики в растворе малахитовой зелени: от грибка, можно даже перевозить, если нужно, прямо в ящиках…
Но сейчас икре важен полный покой. И проточная вода.
Устье головного канала укреплено досками, перекрыто решеткой, чтоб вода была чистой, чтоб не лезла рыба в канал, те же кета с горбушей, узкая минога, по-местному — семидыр, этой все равно много набивается в решетку, вездесущая форель-мальма. Устье чистят и пестуют как источник жизни завода.
Елизавета Иргушина достигла канала и тут, в самый раз, застала такую картинку.
Рыбоводный техник Михаил, опытный на заводе работник, не слезающий с Доски почета, немолодой уж и капли не пьющий, старательно разворачивал лопатой доски, изо всех сил рвал руками решетку, хоть, конечно, не разорвать — металлическая, но от души старался и большими сапогами топал в канале, вздымая ил со дна.
«Тагатов! — крикнула Елизавета. — Что вы делаете?!»
В первый момент она еще думала, что чего-то не поняла.
«А, Елизавета Максимовна! — боком глянул на нее техник Михаил, и в черной его бороде плеснулась нехорошая улыбка. — Вот именно то и делаю, чего видишь!»
И он опять ударил лопатой.
«Но это же преступление!» — крикнула Елизавета. И тоже влетела в канал, рядом с ним, черпнув сапоги-броды с верхом и не заметив этого.
«Ага, — сказал техник Михаил и снова улыбнулся нехорошо, так что Елизавета уже испугалась за него: с ума, может, сошел, такой-то положительный. — Значит, сядем в тюрьму: я и твой Иргушин».
Но молотить по доскам все же перестал, сжал лопату в руках.
«Да при чем тут Иргушин?» — звонко заорала Елизавета, которая была по рождению Шеремет и, в случае надобности, тоже могла взвиться не хуже Верки, но никогда как раз не взвивалась, говорила, наоборот, тихо, с тактичной вежливостью, а от пустого крика буквально заболевала, тут у них с Веркой полная разница, и никогда они не были потому близкие, как сестры. — Ну при чем тут Иргушин, подумай! — Елизавета еще наддала голосом, надеясь, что кто-нибудь услышит. — Завод же погубишь! Свой же завод!»
«В гробу я видал этот завод!» — заорал тихий техник Михаил.
Швырнул лопату так, что она улетела в Змейку, выскочил из воды и вломился в кусты большим телом, будто медведь. Затопал прочь от канала, не обернувшись.
«Да что стряслось-то?» — сказала Елизавета вслед, чувствуя, что ноги под ней дрожат и вода ходит в сапогах-бродах вольно.
«У своего мужа спроси», — бросил издалека, не обернувшись.
Елизавета, как могла, поправила устье. Хотела уже бежать, но побоялась, как бы не вернулся. И так ползла к заводу взбутетененная муть. Постояла сколько-то. Нет вроде. Оглядываясь, побежала по тропке. Близко перед заводом встретила рабочих, срочно послала к каналу. Удивились: «А чего там? Вчера же чистили!» — «Разворотили какие-то хулиганы», — сказала Елизавета. Сама — скорей в контору. Иргушин был в цехе, не сразу нашла.
Директор выслушал технолога молча, выставив подбородок.
Спросил, как на собрании: «Угроза заводу есть?»
«Да нет вроде, — сказала Елизавета, успокаиваясь. — Не успел он, сейчас поправят. Охрану, что ли, поставить, или как?»
«Никак, — сказал Иргушин. — Еще не хватало — охрану!»
«Так он что, рехнулся? — спросила Елизавета. — Он же именно тебе хотел сделать, я так поняла. Был какой разговор?»
«Нет», — мотнул Иргушин.
«Какая у него премия в прошлый месяц?»
«Большая, — засмеялся Иргушин. — Да брось ты! Неужто не понимаешь? Работаешь с мужиками, а все никак. Перебрал — вот тебе вся причина!.»
«Он же не пьет», — сказала Елизавета.
«Вот именно, — сказал Иргушин. — А тут, значит, выпил — на новой квартире и по холостому делу».
«Думаешь? — Елизавета прикинула про себя, сказала — Нет, он был трезвый. Я рядом стояла».
«Много ты в этом деле понимаешь!» — засмеялся Иргушин.
«Достаточно, — улыбнулась Елизавета. — Ты не отмахивайся, Арсений. В этой истории нужно разобраться».
«Будь уверена, — сказал Иргушин. — Вовка знает плавать боком, Вовку нечего учить».
Это у Олега Миронова было такое присловье.
«Я пока никому ничего», — сказала Елизавета.
«Само собой, — сказал Иргушин. — Никому ничего и не надо».
Когда Елизавета ушла, Иргушин уселся на стол, как он любит. Долго и бессмысленно смотрел в окно. Дважды звонил телефон, но директор трубку не снял. Заглянула бухгалтер, подписал где надо. Походил по кабинету. Присел возле шкафа на корточки, свистнул особым свистом — тонко. Раз, другой. Из-под шкафа вылезла толстая крыса Ларка, оглядела директора блестящими глазами. «Вот так, Ларка», — сказал Иргушин задумчиво. Ларка ощерила зубы — улыбнулась, ничего не сказала. Взбежала Иргушину по ноге, устроилась на плече, быстро-быстро зачесала себе за ухом. «Не щекотись», — попросил Иргушин.