Ну — и убил…

«Ах ты господи, — притворно вздохнет баба Катя. — Горячий какой, Филаретыч! Это ты, значит, в тюрьме стал такой домовитый? А я гляжу — ну, не бывает таких мужиков!»

«Как сказать, Екатерина Гавриловна, — солидно объяснит Филаретыч, и вроде с него спадет: выговорился. — Я, вообще-то, всегда был довольно аккуратен..»

«Пошли-ка чай пить», — скажет баба Катя. Подмигнет Олегу, уведет Филаретыча, в такой вечер держит возле себя, в кругу семьи. И Филаретыч сидит смирно, хотя вообще редко ходит к Царапкиным — шумно ему там, слишком бесцеремонно. И баба Катя обычно называет его «Алексей Филаретович» и на «вы».

«И чего ты по этому поводу думаешь?» — скажет потом Ольга.

«Ничего не думаю, — уклонится Олег. — Хотя четыре ноги — это, конечно, впечатляет: живая деталь».

А баба Катя, при случае, сказала юркой снохе Филаретыча: «Хорошо ты устроилась!» — «В каком смысле?» — испугалась та. «А без свекрови живешь, сама голова», — легко пояснила баба Катя. Но глянула со вниманьем. «Ах, вы в этом смысле, — улыбнулась сноха. — К сожалению, я ее уже не застала в живых». — «Рано люди уходят», — сказала баба Катя. Но это она уже сказала себе и без всякого подвоха. «Рано», — согласилась сноха Филаретыча и сразу куда-то делась. Потом баба Катя решила, что она делась слишком поспешно…

«В это нам, девки, всавываться ни к чему, — сказал как-то Лялич. — Мы Филаретыча ой как знаем. Скорей всего — пальцем ее не тронул, а надо было. Теперь жалеет, так понимаю».

«Здорово ты понимаешь», — сказала баба Катя с насмешкой.

«А чего? — сказал Лялич. — Я потому неженатый: от девок в жизни один кабардак».

«Ты потому неженатый, — сказала баба Катя, — что я тебе отказала».

«Это дело иное, — сказал тогда Лялич. — Зря отказала, мы бы с тобой как раз жили с чувством».

Тут баба Катя, хоть в дому народ, ответила ему без насмешки, что было для их разговору редкость:

«Сама знаю, что зря..»

«Ой, баушка, так можно ж исправить!» — закричала глупая Мария.

«Мясорубку можно исправить, — сказала баба Катя строптиво и с насмешкой. — А жизнь нечего исправлять. Я правильной жизнью живу, дождусь правнуков от Ивана, буду петь да нянчить».

«А я тебе, Катя, жить не мешаю», — сказал Лялич.

Вышел в коридор, прикрыв дверь со стараньем, снял с вешалки плащик, узкий — как мальчиковый, набросил. Прошел под окном своей походкой — с прискоком, ветер ворошил на нем редкие волосы. Возле забора пес Вулкан задрал ногу, и Лялич остановился ждать, без раздраженья.

«Голову прикрой, старичок!» — крикнула в окно баба Катя.

Лялич вытянул берет из кармана, нахлобучил, помахал бабе Кате ручкой: «Не беспокойся, девка!» И засмеялись оба.

Баба Катя прошлась по комнате гордо, поискала дела, нашла. Стала взбивать на кровати подушки, подушки и так пушились пухом. Сбоку у бабы Кати стоял Иван, как пришитый. Лидия не преминула вставить: «Меня ругаешь, а сама!» Баба Катя обернулась проворно: «Ты в это дело не всавывайся, не твоего ума дело». Бросила подушку обратно, засмеялась чему-то в себе, помолодев на глазах, сказала с удовольствием: «Всю жизнь мне порушил, вот как». — «Лялич?!» — ахнула Мария. «Какой такой Лялич! — засмеялась баба Катя. — Дед ваш». — «Ой, почему порушил?» — вытаращилась глупая Мария. «А больно уж любила», — сказала баба Катя легко, объяснила любимой внучке, понимания Лидии даже не заметила. «Больше так никого не любила», — сказала еще баба Катя. «А меня?» — сказал Иван сбоку. «Тебя — конечно, — засмеялась баба Катя, подхватила Ивана в руки. — Только тебя, кучерявенький!» — «Мама стричь хочет», — сообщил Иван шепотом. «Не дадим стричь!» — закричала баба Катя, делая Лидии страшные глаза и подмигивая. Но Лидия уже обиделась. «Да хоть косы растите, — сказала она. — Все равно не мне заплетать». — «А что? — сказала баба Катя. — Можем и косы». Не заметила Лидииной обиды, сказала: «У твоей мамы хорошие были косы. Каждый раз ревела, как заплетать. Густые…»

С бабой Катей любой скандал в семье тухнет, потому что она не замечает его готовности, сведет в шутку либо в самый такой момент срочно усадит перебирать рис от жучка, уж найдет всем дело. Сама будет без умолку трещать, слова не вставишь, не хочешь — да насмешит.

Это уж сейчас ясно, что бабы Кати нет.

Ольга накинула куртку, выскочила на крыльцо, стукнула в соседнюю дверь. Никто не услышал. Вошла. В коридоре было темно и громко. В комнате ор стоял полный. Орал магнитофон. Орал в углу Иван и топал ногами, не выходя из угла по дисциплинированности. Что-то кричала Лидия, бегая по комнате наискосок. И по другому наискоску, не пересекаясь с ней и быстро мелькая, бегал муж Юлий, который тоже вроде кричал, насколько ему доступно, то есть говорил громко и в сильной запальчивости. Глухая прабабка стояла в дверях и вертела головой — то за Лидией, то за Юлием — с живым интересом.

— Ого, я, кажется, не вовремя, — сказала Ольга.

Прабабка глянула недовольно, вроде даже мотнула: мол, не мешай.

— Наоборот, Ольга Васильевна, — сказал Юлий. Выключил магнитофон и сел молча, будто сам выключился.

Иван перестал топать ногами, а Лидия подскочила к Ольге и закричала еще громче:

— Вот именно: наоборот. Хватит! Я заявление подаю об уходе.

— Подожди, Лидия, — сказала Ольга. — Давай спокойно разберемся.

— В чем — разберемся?! — крикнула Лидия. — В чем?!

Выскочила в кладовку, с грохотом сволокла чемодан с полки, самый большой, с каким в свое время в дом прибыл Юлий, распахнула шкаф настежь и стала быстро кидать в чемодан что попало. Попали: белые туфли, летние, махровое полотенце, халат из нейлона, подарок к свадьбе, свитер, который с Марией носили напополам, лыжная куртка Ивана, только что стиранная, выходной костюм, вчера утюженный Лидией и аккуратно сложенный, любимый, теперь летел комом.

— Игрушки берешь? — закричала Ивану Лидия. — Быстро неси игрушки!