Кажется, эта женщина совсем не шутит, хотя её глаза затянуты странной поволокой, она словно подглядывает из-под полуприкрытых, невероятно длинных ресниц.

— Что вы так недоверчиво смотрите на меня доктор? Повторяю, три раза в день…

— Можете не повторять. Я запомнил. — усмехнувшись, Сергей Викторович продолжил: — Могу себе представить, эту стаю жаждущих крови вампиров, нападающих на меня…

Отчего на душе вновь так тяжело? Что может причинять боль и тяжесть его сердцу. Значит ли это, что ситуация вновь повторяется? До трёх раз! С третьей попытки должно всё получиться, а иначе…

Опять лавандовое масло! Его резкий, горьковатый, и вместе с тем приятный запах он знает слишком давно. Это запах степей, обжигающих палящим южным солнцем, и тех гор, на склонах которых растут синие цветы из сухого букета, запах которых отбивает свирепым даКонам способность чувствовать кровь… Едва ли удушливая жара и духота, что царит в электричке, пойдут кому — то на пользу. Не удивительно, что Марине стало тогда плохо…

Да-да, это вновь была забитая народом электричка, которая везла его, Марину и Славку в другой конец полуострова на экскурсию. А может быть, наоборот, в самое его сердце…Именно тогда капризничал Славка, Марина плохо себя чувствовала, и спала всю дорогу, а напротив сидел старичок, в белой смешной панаме, с длинной седой бородой, чем-то напомнивший деда Евсея…Опять дед Евсей! Не даёт забыть о себе, старый курилка! Вот разрешится вся эта канитель с Мариной, с её болезнью, возьмут они Славку, да в церковь сходят. Поставят они свечки за упокой деда, которому всё ещё неймётся на том свете, да помолятся, молча, каждый о том, чего не должно быть, и чего каждому хотелось бы иметь…

А ещё, попросят они с сыном перед образами всех святых здоровья, счастья и радости каждому… Здоровья и счастья! Оно никому лишним не будут! Живым нужно живое…

И о чём эта девица так тарахтит противным скрипучим голосом? От неё болят мозги. Она напоминает курицу-наседку, которая всё квохчет и квохчет, мостится и мостится, словно сесть в гнездо хочет, отбрасывая для этого своими крепкими ногами ненужное на пути. Эта девица курицу и напоминает. С чего он решил в какой-то момент, что она похожа на Эртэ, которая, видимо, исчезла навсегда из его жизни, словно это был сон. Просто необычный сон, как и его таинственная незнакомка, его ин…ин…инно…

— Вы что-то мне сказали? Ах, я, кажется, ослышалась, а может мне просто что-то показалось…

Странная женщина по имени Кемре. Какие у неё чистые и наивные глаза. Такие глаза могут быть только у детей, стариков, авантюристов или у полных дур. Две версии отпадают, остаются ещё две. Какая из них лучшая? Едва ли Кемре назовёшь дурой. Она умна и красива. Безусловно, она сможет понравиться Магу, потому-что она не может, не нравится…

Стоп! С какой стати он оправдывается? Просто её непосредственности не будет хватать на этом пути, и ни причём здесь то, что похожа она или нет на ин-но…

— Стоп! — Кемре подняла вверх тонкий палец с замысловатым маникюром, и указала в сторону железной ржавой двери, которая была едва видна в стене полутёмного тонелля.

— Это последняя комната пещеры. Согласитесь доктор, как вы любите это слово, "последнее"! Оно ваше родное, человеческое. В этом слове заложена философская мысль. Последнее замечание нерадивому ученику заставляет его подтянуться в учёбе. И недаром даже спортсмену дают три попытки, и последняя попытка, решающая, порой перечеркивает все последующие. Последнее усилие может вознести человека на олимп успеха и победы, или низвергнуть его во тьму забвения, из которого едва ли хватит сил вновь выкарабкаться…Но об этом мы как — нибудь ещё поболтаем, а пока, займёмся преображением вашего внешнего облика. Итак, вы доктор, будете светлейшим князем Мышкиным…

— Ну почему Мышкиным, а не Орловым или каким-нибудь Соколовым? — фыркнул возмущённо доктор, чем вызвал тихий смех мальчика.

— Знаете, что больше мне по душе, то и на ум идёт! — нравоучительно заметила Кемре. Быть вам Мышкину и всё тут, правда Далв… И ничего не хочу слышать! Итак, начнём с одежды. Значит так, вам эти панталоны случаем не глянулись…

— Что-то вы заковыристо изъясняться начали, многоуважаемая Кемре… с чего бы это?

А в самом деле, и с чего это вдруг ему " глянулись" эти бархатные синие штаны? Да и не только штаны… Доктор с интересом разглядывает комнату, в которой они оказались.

Высокая, светлая, она совсем не напоминает пещеру. Свет льётся со стен, с потолка, струится как дождевой поток по полу, и шумит… шумит. По всей комнате расставлены огромные сундуки, набитые всевозможным тряпьем. Чего тут только нет! Вот старая, застиранная, заношенная, вытянутая по бокам майка с облезлым портретом известного поп-певца, и тут-же блестящая накидка, словно тоже снята с плеч другого певца. А рядом, колышашие на вешалке полупрозрачные рубашки с манжетами и кружевами, и шелковые сорочки с гипюровыми вставками и рюшами, всё ещё источающие запах духов, как дорогих, так и дещевых, перемешанные с резким запахом мужского пота и нафталина. Тут увидишь и солдатские брюки-галифе с массивной деревянной кобурой для нагана, времен Гражданской войны 1918 года, и потрепанная матросская бескозырка, с простреленной ленточкой, что полетела вслед темно-вишнёвому бархатному камзолу, да за белыми короткими панталонами с легкомысленными шелковыми бантами-завязками по низу…

Ох, уж эта мода прежних веков. Довольно забавная, как и эти светлые чулки, и башмаки с огромными алмазными пряжками, что сверкают настойчиво и так ослепительно ярко.

"А может это фальшивые камни?" — мелькает крамольная мысль, и эти слова будто слышит Кемре. Кивнув головой, она произносит:

— Каждая ваша нога сейчас оценивается по хорошему миллиону. Смотрите, что-бы вам их не оторвали…

— Ноги? Или всё-же ваши бриллианты? — хмурится доктор.

— И то и другое! Это к вашему сведению настоящие исторические ценности древней фамилии…И почему на балу вампиров всё должно быть по настоящему? И даже бриллианты… А отвечать придётся мне, в случае чего…