Квартира, которую мы смотрели на Семьдесят Четвёртой, оказалась фигнёй. Меня встретили низкие потолки и отсутствие естественного света. Ещё она была тесной и аляповатой.

– Большая часть довоенных кооперативов похожа вот на это, – сказала Элисон, когда мы ехали вниз на выход. – Вода течёт, надо менять всю проводку, и если не готов оставить одни стены, а остальное сделать с нуля, они не стоят своей цены. – Которая составляла 1,8 миллиона долларов.

Потом мы поехали смотреть реконструированный лофт на 300 квадратных метров в округе Утюга. До пятидесятых годов тут была текстильная фабрика, в шестидесятые ничего не было, а судя по обстановке, хозяин перестроил её не позже семидесятых. Элисон сказала, что он – инженер-строитель, наверно купил её за гроши, а теперь просит 2,3 миллиона. Мне она понравилась, тут было где развернуться, но она пряталась на задворках пока немодного и неуютного района.

Напоследок мы поехали смотреть квартиру на шестьдесят восьмом этаже жилого небоскрёба, едва построенного на месте старого Вест-Сайдского железнодорожного депо. Целестиал, вместе с прочей люксовой застройкой, должен был стать – в теории – центром нового проекта реконструкции города. Под это дела отводилась площадь между Западным Челси и Адской Кухней.

– Если посмотрите, здесь куча пустых участков, – сказала Элисон тоном позднего Роберта Мозеса, – от Двадцать Шестой улицы до Сорок Второй, на запад до Девятой-авеню – всё готово к перестройке. А с новым Пенсильванским вокзалом тут резко вырастет движение – каждый день тут будут проезжать тысячи людей.

Она была права, пока наше такси ехало на запад по Тридцать Четвёртой улице к Гудзону, я видел, о чём она говорит, видел здесь большой потенциал для развития, для создания нового буржуазного облика всему района.

– Поверьте мне, – продолжала она, – это будет крупнейший захват земли в этом городе за пятьдесят лет.

Вырастая из пустыни забытых и заброшенных складов, Целестиал сам по себе был ослепляющим монолитом стали, оболочкой зеркального стекла цвета бронзы. Когда такси ехало через громадную площадь у подножия здания, Элисон начала рассказывать про него. Целестиал поднимался на 218 метров, в нём было 70 этажей и 185 квартир – а ещё рестораны, фитнес-центр, частный кинозал, место для выгула собак, система переработки мусора… винный погреб, хранилище сигар, крыша с титановыми перилами…

Я кивал на её слова, словно записывал в голове для последующего изучения.

– Дизайнер этого дома, – сказала она, – даже хотел сам сюда переехать.

В громадном вестибюле мраморные колонны с розовыми прожилками поддерживали украшеный золотом мозаичный потолок, но ни мебели, ни картин не было. Лифт привёз нас на шестьдесят восьмой этаж по ощущениям за десять секунд, но, наверно, мы всё-таки ехали дольше. Квартиру ещё надо было отделывать, так что я не должен был обращать внимания на голые лампочки и торчащую проводку.

– Но… – она повернулась ко мне и сказала шёпотом, отпирая дверь, – оцените вид из окна…

Мы зашли в большую, похожую на лофт квартиру, и, несмотря на кучу коридоров, ведущих в разные стороны, меня тут же подтащили к громадным окнам в дальней стене голой белой комнаты. На полу лежала целлофановая плёнка. Пока я шёл, и Элисон за мной след в след, весь Манхэттен головокружительно выплывал на глаза. Стоя у окна я глазел на толпу небоскрёбов в центре города, прямо перед нами, и на Центральный Парк, прижавшийся влево, и на финансовый округ справа.

Вид с такого угла поражал сновидческим уровнем невероятности, все известные здания города лежали передо мной – и казалось, что они повёрнуты, даже как-то смотрят в нашем направлении.

Я почувствовал Элисон за плечом – ощутил запах её духов, услышал нежный шорох шёлка о шёлк, когда она двигалась.

– Ну, – сказала она, – как вам?

– Потрясающе, – ответил я и повернулся к ней.

Она согласно кивнула и улыбнулась. Глаза её были ярко-зелёными и блестели, чего я раньше не заметил. Вообще Элисон Ботник вдруг показалась мне ощутимо моложе, чем я думал.

– Ну что, мистер Спинола, – сказала она, поймав мой взгляд, – не возражаете, если я узнаю, какой работой вы занимаетесь?

Я помедлил, потом ответил:

– Инвестиционный банкинг. Она кивнула.

– Работаю на Карла Ван Луна.

– Понятно. Интересная, наверно, работа.

– Есть такое дело.

Пока она обрабатывала информацию, может, помещая меня в какую-то категорию клиентов, я осмотрел комнату, голые стены и недоделанную решётку потолочных панелей, пытаясь представить, как тут будет после окончания ремонта, когда здесь будут жить люди. И захотел оценить всю квартиру.

– Сколько здесь комнат? – спросил я.

– Десять.

Я обдумал это – квартиру из десяти комнат – но не сумел справиться с таким’ масштабом. Меня неудержимо тянуло назад к окну, смотреть на город – и снова восхищаться, наслаждаться видом. Стоял ясный солнечный день, и я чувствовал прилив радости только от того, что я здесь.

– Сколько за неё просят?

У меня появилось ощущение, что Элисон делает это исключительно ради эффекта, но она залезла в записную книжку, полистала страницы, сосредоточенно хмыкая. И через минуту сказала: