Но все эти знания не только облегчали его действия, но и служили одновременно дополнительной нагрузкой на психику. Таких нагрузок на психику он не знал даже в годы своего студенчества. А студентом Фёдоров был настоящим, в полной мере отвечавшим первоначальному смыслу, этимологии этого латинского слова, ведь studio означает пристрастие, старание. На старших курсах помимо учёбы он работал ещё и над кандидатской диссертацией, одновре­менно приобретая необходимые навыки практической работы хирурга на ночных дежурствах. Но тогда он был моложе, здоровее, выносливее. А теперь для защиты своей психики не предусмотрел ничего. Хватит ли сил? Выдержит ли он, его душа, двойную нагрузку? Этого не знал никто!

В шестьдесят шестом, когда Алексей окончил шко­лу и поступил в институт, был двойной выпуск. Вместе с ними – полновесными одиннадцатиклассниками – аттестаты выдали и тем ребятам, которые учились по новой программе: без "политехнического образования" и всего десять лет. Много позже, уже став зрелым мужчиной, Алексей, как и многие его однолетки, оценил одиннадцатилетнее пребывание в школе как незаменимый жизненный опыт. Это было одним из очень немногих полезных начинаний Хруща (как многие сверстники Алексея называли незабвенного Никиту – зачинателя разрушения великого Советского Союза). Три старших класса, то есть, фактически с пятнадцатилетнего возраста учащиеся советских средних школ два дня в неделю учились и работали на производстве. Критики одиннадцатилетки утверждали, что практически никто из окончивших школу не стал работать по специаль­ности, приобретённой в девятом-одиннадцатом классах. Доля правды в этом была. Но, во-первых, кто сказал, что школа должна быть чем-то вроде ремесленного училища (позднее их называли ПТУ и СПТУ)? Разве не в формирова­нии самостоятельной личности, не в подготовке её к самосто­ятельной жизни, не в приобретении навыков самостоятельного мышления состояла главная задача советской школы? А, во-вторых, кто это установил, что приобретённая профессия не пригодилась выпускникам одиннадцатилеток в жизни? Алексей, например, лишившись в результате "реформ" всех возможностей профессиональной работы, несколько лет выживал тем, что доставлял богатеям автомобили из Германии и Бельгии. Смог бы он, много лет пробыв лабора­торным учёным, это делать, не приобрети он в школе настоящих глубоких, подкреплённых трёхлетней практикой знаний и навыков в автоделе и "корочек" шофёра– профессионала? Сомнительно!

Но все эти соображения пришли позже, а тогда, в выпускном одиннадцатом классе школы, все его сверстники сходились на том, что оканчивающие с ними школу десятиклассники какие-то "недоделанные", говоря грамот­ным языком,– менее зрелые, с меньшим жизненным опытом, и в то же время с претензией на равенство с ребятами, прошедшими трёхлетнее производственное обучение. Ясно, что эта ощутимая разница в зрелости личности обусловли­валась не одним годом (ведь два дня в неделю в течение трёх лет как раз и дают в сумме один учебный год!). Нет, дело было как раз в трёх годах – в трёх классах обучения по иной программе! Немаловажным было и то, что производственное обучение мальчиков и девочек в одиннад– цатилетке велось раздельно. Позже, став профессио­нальным учёным, Алексей провёл частное социологическое исследование и выяснил (вернее, подтвердил для себя), что мужчины и женщины его возраста более зрелы, более надёжны в семье, иначе говоря – более сформировались как мужчины и женщины именно благодаря раздельному "производственному" обучению, именно в трёх старших классах школы, где остальные четыре дня в неделю оба пола обучались вместе. Однако, как бы то ни было, а сверстникам и сверстницам Алексея в 1966 году приходилось считаться с тем, что в вузах страны при поступлении будет двойной конкурс. Видимо были и какие-то официальные исследования, оценившие конкурентоспособность посту­павших в вузы одиннадцати– и десятиклассников, но Алексей особенно не задумывался над этим ни тогда, ни позже.

При поступлении в медицинский институт тогда, как и в прежние годы, сдавали всего два вступительных экзамена: по химии и по физике, а также писали сочинение. Но Алексею, как школьному медалисту, предстоял лишь один экзамен, по химии. Он и готовился только к этому экзамену, стараясь расширить круг своих познаний и углубить их. Недели через три от начала подготовки к вступительному экзамену пришла мысль: "А что, если не сдам на "пять" – ведь тогда придётся и физику сдавать, и писать сочинение!" Но было уже поздно готовиться ещё и к этим экзаменам. Так что пришлось прина­лечь на химию ещё больше: по принципу "пан или пропал". Изучив вдоль и поперёк пособие Хомченко, Алексей не поленился почитать и специальные химические журналы, ходил в областную библиотеку. Правда, в Воронеже без городской прописки разрешалось пользоваться лишь читальным залом, а Алексей ещё не умел работать над книгами, когда вокруг множество людей и нет полной тишины. Но и этот опыт занятий в библиотеке пошёл на пользу – пригодился и при поступлении в вуз, и в последующие годы профессиональной научной работы, когда приходилось за ограниченное время разбираться в обилии источников информации, выделять главное, отсекать второстепенное (не забывая о нём) и при этом работать не всегда в комфортных условиях, зачастую в шумной обстановке.

Среди медалистов при поступлении в медицинский институт тоже оказался конкурс. Самым большим он оказался на лечебном факультете, куда Алексей подал документы. На вступительный экзамен он отправился, проглотив таблетку триоксазина. Но всё равно, что тогда происходило, от волнения запомнить не сумел. Помнил только, что Вера Ивановна, преподавательница, принимав­шая экзамен, задала ему вопрос о гидридах, которых не было ни в школьной, ни во вступительной программе. Так и заявив об этом экзаменаторше, Алексей стал обстоятельно отвечать на заданный вопрос.

Позже, уже став студентом, Алексей узнал, что его результат экзамена был отнесён к категории "выдающихся ответов". А экзаменаторша, как выяснилось, слыла среди студентов "зверем", у которого невозможно получить отличную оценку. Однако Алексею это удавалось и при поступлении в институт, и позже, когда "зверь" стала для него ассистентом одной из институтских кафедр химии. При этом она вела как раз ту группу, в которую он был зачислен. Вера Ивпановна терпеть не могла ни тупиц, ни зубрил, ни подхалимов, была чрезвычайно требовательна, но и справедлива. (Впрочем, тупиц среди однокурсников Алексея за все шесть лет так и не обнаружилось, а склонные не к пониманию, а к „зубрёжке" попадались.)

На практических занятиях Вера Ивановна никогда не отпускала студентов, окончивших лабораторную работу, но. поощряла их самостоятельность. Алексей один раз получил тротил (в мизерном количестве, конечно) и успешно взорвал его, навсегда запомнив полученный результат. Одновременно он получил и практическое представление о том, что такое тротиловый эквивалент ядерного оружия. Надо ли пояснять, что за маленький взрыв Алексей не был наказан "зверем"? Напротив, поощрён к новым изысканиям. Задав несколько вопросов, она изрекла:

– Так, взрывчатые вещества Фёдоров у нас освоил! В следующий раз займитесь, пожалуйста, чем-либо другим!

В следующий раз Алексей попробовал получить из известного всем (в те годы) фотографического реактива соль синильной кислоты. Не зная, как убедиться в правильности произведённых реакций (не пробовать же цианистый натрий на вкус!), Алексей робко попросил совета у препода­вательницы. Та при помощи короткого опроса убедилась, что в результате реакций, произведённых Алексеем, цианид действительно мог образоваться, кивнула головой, достала из всегда запертого на ключ шкафчика какой-то реактив и быстро произвела некую реакцию: