При этих словах она начала искать глазами прекрасный сосуд, который в особенности любила ее покойная мать. Увидав его разбитым на куски, она всхлипнула и вскричала с раздражением:

— Это гнусно!

С этим возгласом она повернулась к Антиною спиной и пошла домой, осторожно ступая на левую ногу, в которой чувствовала сильную боль.

Юноша молча смотрел на удалявшуюся стройную фигуру Селены. Ему хотелось последовать за девушкой, высказать ей, как прискорбен для него этот несчастный случай, и объяснить, что собака принадлежит не ему, а другому человеку, но он не посмел.

Она давно уже исчезла из его глаз, а он все еще стоял на том же самом месте. Наконец он собрался с силами, медленно пошел в свою комнату, сел там на постель и мечтательно смотрел на пол до тех пор, пока император не заставил его очнуться.

Селена едва удостоила юношу взглядом.

Она чувствовала боль не только в левой ноге, но и в затылке, где зияла рана. Ее густые волосы задержали кровь.

Она была в совершенном изнеможении, и потеря прекрасного кувшина, который теперь придется заменить новым, причиняла ей такую сильную досаду, что она даже не обратила внимания на красоту фаворита.

Медленно, усталой походкой, вошла она в комнату, где отец уже ожидал ее. Он привык получать воду постоянно в один и тот же час, и так как Селена запоздала теперь больше, чем обычно, то он, ради препровождения времени, тихо ворчал и бранил ее про себя.

Когда дочь наконец переступила порог, он тотчас заметил, что она пришла без кувшина, и сердито спросил:

— Я сегодня так и не получу воды?..

Селена покачала головой, опустилась на стул и начала тихо плакать.

— Что с тобой?.. — спросил Керавн.

— Кувшин разбился, — печально ответила она.

— Будь внимательнее к дорогим вещам, — сказал ей отец с упреком. — Ты вечно хнычешь, когда не хватает денег, а между тем разбиваешь половину вещей, нужных в хозяйстве.

— Я была сбита с ног, — возразила Селена, отирая глаза.

— Сбита с ног?.. Кем?.. — спросил смотритель дворца и медленно встал.

— Злой собакой архитектора, который прибыл вчера вечером из Рима и которому мы в эту ночь дали хлеба и соли. Он ночевал в этом дворце.

— И он травит мое дитя своей собакой?.. — вскричал Керавн, вращая зрачками.

— Собака была одна в коридоре, когда я вышла.

— Она укусила тебя?..

— Нет, но она сбила меня с ног и стояла надо мной, оскалив зубы. О!.. Это было ужасно!..

— Проклятый бродяга, проходимец!.. — заревел Керавн. — Я научу его, как должно вести себя в чужом доме.

— Оставь, — попросила Селена, увидав, что он берется за свой шафранно-желтый паллий. — Случившегося не изменить, а если произойдет ссора, это повредит тебе.

— Негодяи, наглецы, которые врываются в мой дворец с кусающимися кобелями!.. — ворчал про себя Керавн, не слушая дочь, и, расправляя складки своего паллия, загудел: — Арсиноя!.. Да разве ее дозовешься когда-нибудь!

Когда Арсиноя явилась, он приказал ей накалить щипцы, чтобы завить ему волосы.

— Они лежат уже на огне, — отвечала Арсиноя. — Иди в кухню.

Керавн пошел за нею и предоставил ей завить в кольца и умастить его крашеные волосы.

Он был окружен при этом своими младшими детьми: они в кухне ожидали мучной похлебки, которой Селена обыкновенно кормила их в это время.

Керавн ласково отвечал на их приветствия кивками головы, насколько позволяли крепко державшие за волосы щипцы Арсинои.

Только слепого Гелиоса, хорошенького шестилетнего мальчика, он притянул к себе и поцеловал в щеку.

Керавн особенно нежно любил этого лишенного благороднейшего из пяти чувств, но все-таки вечно веселого ребенка. Он засмеялся, когда мальчик прижался к орудовавшей щипцами сестре и спросил: «Знаешь ли, папа, почему я жалею, что не могу видеть?..» — а на вопрос отца: «Почему же?..» — ответил: «Потому, что мне очень хотелось бы видеть тебя хоть раз в прекрасных кудрях, которые тебе завивает Арсиноя».

Но веселость обремененного заботами отца исчезла, когда дочь прервала свою работу и спросила его полусерьезно-полушутя:

— Думал ли ты о приеме императора, отец?.. Я тебя ежедневно убираю так красиво, что на этот раз ты должен позаботиться о моем убранстве.

— Увидим, — уклончиво отвечал Керавн.

— Знаешь ли, — продолжала Арсиноя после небольшой паузы, завивая щипцами последний локон, — в эту ночь я еще раз обдумала все. Если нам не удастся собрать мне денег на наряд, то можно бы…