Они подъехали к высокому портику. По ступеням сошли два лакея в ливреях и нарочито глубокими поклонами приветствовали гостей. Многочисленные чемоданы унесли в дом: у них с собой было изрядное количество вещей. Стэффорд Най вначале удивлялся, зачем ему велено столько всего брать с собой, но теперь уже начинал понимать, что эти вещи могут понадобиться: например, уже сегодня вечером. Он спросил об этом свою спутницу, и та подтвердила его догадку.

Они встретились перед ужином, когда прозвучал громкий звук гонга. В холле сэр Стэффорд остановился и подождал, пока она спустится к нему по ступеням. Сейчас на ней был тщательно продуманный вечерний наряд: темно-красное бархатное платье, рубиновое ожерелье на шее и рубиновая тиара на голове. Явился лакей и проводил их к парадным дверям. Распахнув их, он объявил:

– Графиня Зерковски, сэр Стэффорд Най.

«Ну вот мы и здесь; надеюсь, мы выглядим как надо», – мысленно сказал себе сэр Стэффорд Най.

Он опустил взгляд и с удовлетворением посмотрел на сапфировые с бриллиантами запонки на своих манжетах, потом поднял глаза и чуть не ахнул: он ожидал увидеть что угодно, только не это. Перед ним был огромный зал в стиле рококо: стулья, диваны, портьеры – сплошная парча и бархат. Стены увешаны картинами, и, как любитель живописи, он почти сразу же узнал среди них бесценные полотна работы Сезанна, Матисса и, по-видимому, Ренуара.

В массивном, похожем на трон кресле восседала огромная женщина. Женщина-кит, подумал Стэффорд Най, никакое другое сравнение тут не подошло бы. Громадная, заплывшая жиром. Двойной, тройной – даже четверной подбородок. На ней было платье из ярко-оранжевого атласа, на голове – замысловатая, похожая на корону тиара из драгоценных камней. Руки, лежавшие на бархатных подлокотниках кресла, тоже были огромными: крупные, толстые руки с крупными, толстыми, бесформенными пальцами. На каждом пальце – кольцо, а в каждом кольце – огромный драгоценный камень: рубин, изумруд, сапфир, бриллиант, какой-то незнакомый бледно-зеленый камень, наверное хризопраз, желтый камень – то ли топаз, то ли бриллиант. Она ужасна, думал он. Лицо – огромная, белая, изрезанная бороздами, лоснящаяся масса жира, из которой, словно изюминки из большой булки, выглядывали два маленьких черных глаза. Очень умные глаза, они смотрели на мир, оценивая его, оценивая сэра Стэффорда, но не Ренату, заметил он. Ренату она знает. Рената оказалась здесь по вызову, по договоренности – как вам будет угодно. Ренате приказали доставить его сюда. «Зачем?» – подумал он. Он не знал зачем, но был уверен, что ей приказано было это сделать. Именно на него смотрела эта женщина; его она оценивала, о нем составляла суждение. То ли он, что ей нужно? Или, лучше сказать, то ли он, что заказал клиент?

Придется постараться выяснить, что именно ей нужно на самом деле, подумал он. Придется постараться как следует, иначе… Иначе он вполне мог представить себе, как она поднимает жирную, унизанную кольцами руку и приказывает одному из этих рослых, мускулистых лакеев: «Уберите его и сбросьте с крепостной стены». «Это нелепо, – думал Стэффорд Най. – Такого в наше время просто не бывает. Где я? В каком параде, в каком маскараде или театральном представлении я участвую?»

– Ты очень пунктуальна, дитя мое.

Это был хриплый, астматический голос, в котором когда-то звучала сила и, может быть, даже красота. Но все это осталось в прошлом. Рената шагнула вперед и присела в легком реверансе. Она взяла жирную руку и запечатлела на ней вежливый поцелуй.

– Разрешите представить вам сэра Стэффорда Ная. Графиня Шарлотта фон Вальдхаузен.

Жирная рука протянулась к нему, он склонился над ней в иностранной манере и вдруг услышал слова, которые его удивили:

– Я знаю вашу двоюродную тетушку.

Он не смог скрыть своего изумления и, увидев, что ее это позабавило, понял, что именно на такую реакцию она и рассчитывала. Она рассмеялась довольно странным, скрипучим смехом:

– Точнее, я когда-то ее знавала. Прошло много-много лет с тех пор, как мы виделись. Мы были вместе в Швейцарии, в Лозанне, еще девчонками. Матильда. Леди Матильда Болдуин-Уайт.

– Какую приятную новость я ей привезу, – сказал Стэффорд Най.

– Она старше меня. Здорова ли?

– Для ее возраста у нее вполне хорошее здоровье, хотя жалуется на артрит и ревматизм. Она живет в уединении, в деревне.

– Ну да, все это возрастные болезни. Ей следует колоть прокаин – его назначают все здешние врачи. Он дает хорошие результаты. Она знает, что вы поехали ко мне с визитом?

– Полагаю, она не имеет об этом ни малейшего представления, – отвечал сэр Стэффорд Най. – Ей только было известно, что я еду сюда на фестиваль современной музыки.

– Надеюсь, концертный зал вам понравился?

– О, необыкновенно! Настоящий дворец для проведения музыкальных фестивалей.

– Один из лучших. Ха! Старый концертный зал в Бэйрете не идет ни в какое сравнение с ним! Знаете, сколько денег ушло на его постройку? – Она назвала сумму в несколько миллионов марок.

У сэра Стэффорда захватило дух, но ему не было необходимости это скрывать. Она осталась довольна произведенным эффектом:

– Умный, сметливый человек с деньгами способен сделать все, что угодно! Создать нечто поистине замечательное.

Последние слова она произнесла с наслаждением, причмокнув губами, и этот звук показался ему противным и в то же время зловещим.

– Я это заметил, – сказал он, оглядывая стены.

– Вы любите живопись? Да, я вижу, что любите. Вот там, на восточной стене, – лучший Сезанн из всех, существующих в мире. Некоторые говорят, что – ах, я забыла название – тот, что в музее «Метрополитен» в Нью-Йорке, будто бы лучше. Гнусная ложь! Лучший Матисс, лучший Сезанн, лучшие полотна всей той великой школы живописи здесь, в моем горном дворце.