Ильгет уже знала эту песню, хоть Иволга перевела ее совсем недавно. Пробившись ближе к кругу, она подхватила вторым — точнее, первым, более высоким и пронзительным голосом. Иволга бросила на нее одобрительный взгляд.

Молитесь за меня,

Пусть я не буду одинок.

И без того до боли мал

Отпущенный мне срок.

Бессмертны только песни,

Лепестки которых я собрал

На перекрестке тысячи дорог...

Иволга спрыгнула с помоста, закинула гитару за плечо, будто это была «Молния», и подруги зашагали дальше, не дожидаясь, когда кончится поощрительное молчание.

— Как здорово, что ты переводишь, — сказала Ильгет, — у вас такие замечательные поэты. У нас вот тоже... но у меня не получается переводить почему-то.

— Это особое призвание, — пояснила Иволга, — мне всегда нравилось переводить. На Терре я этим тоже занималась. И училась, собственно, в институте иностранных языков... у нас ведь с этим проблема, мнемоизлучателей не было.

— И у нас то же самое. Так ведь и я почти стала лингвистом, Иволга!

— Значит, мы коллеги, — рассмеялась Иволга. Потом посерьезнела, — на самом деле я хотела вначале в медицину. Потом... да и иняз я не закончила. Нет, пожалуй, можно сказать, что я неудачница.

— Да и я тоже неудачница! — Ильгет улыбнулась.

— Я всегда любила переводить стихи... Сабли вон, трубите горны, город Кабул на реке Кабул...

— Это еще что такое?

— Это мой первый перевод. С английского на русский. Киплинг, такой поэт у нас был. Мне было 13 лет, и вот меня так это поразило... сейчас я это стихотворение перевела и на линкос. Брод, брод, брод на реке Кабул. Брод на реке Кабул во тьме. Слышишь, лошади рвут постромки. Люди плывут, ругаясь громко, через брод на реке Кабул во тьме.

— Про войну, — сказала Ильгет.

— Ага. Ты знаешь, я всегда чувствовала... жила, росла в мирное время, но что-то такое ощущала. И как видно, не зря. А вообще, Иль, мне бы хотелось, чтобы ты выучила тер... ну, лучше всего, русский язык. Мой родной. Вот послушай, — и она начала читать стихи на незнакомом Ильгет языке. Не понимая ни слова, лонгинка ощутила, как странная, немного рваная музыка стиха захватывает ее.

Спи спокойно поэтому, спи, в этом смысле — спи(10).

Спи как спят только те, кто сделал свое пи-пи.

Страны путают карты, привыкнув к чужим широтам.

И не спрашивай, если скрипнет дверь — кто там.

И никогда не верь

Отвечающим, кто там.

— Чудесно, — сказала она, — наверное, я и вправду выучу твой язык... это не на нем написан оригинал Библии?

— Нет, что ты... Ветхий завет — на древнееврейском, а Новый — на греческом. Я эти языки не знаю. Да и Библией-то не очень интересуюсь. Но наш язык тоже...

— На лонгинском тоже есть чудесные стихи. Например, того же Мейлора... — Ильгет внутренне вздрогнула от собственных слов, Мейлор до сих пор прочно ассоциировался у нее с психоблокировкой. Но это же глупость, пора и забыть.

— Вот послушай. Это малоизвестное...

Меланхолия, черная колдунья,

Надо мною, корчась, ворожит.

Этой ночью будет полнолунье.

Этой ночью буду я убит.

Будешь ты убит своей рукою

Вот возьми бокал, мой милый, пей.

Навсегда от бед тебя укрою.

Она шепчет, и я верю ей. (1)

— Сагонское что-то, — пробормотала Иволга. Знакомая синяя каменная птица уже возвышалась над ними. Древняя статуя, первого века еще, из натурального камня, только зачем-то выкрашенная в синий цвет. Да и сама «Ворона», хоть и перестраивалась несколько раз — уже тысячу лет истории насчитывает.

Подруги вошли в зал, кажущийся тесным и маленьким из-за обилия перегородок, увитых зеленью — но в то же время огромный. Карлсон деловито вбежал следом, и никто не сказал ни слова. На Квирине собак пускают везде. Иволга решительно направилась к небольшому овальному угловому столику.

— Что ты будешь? — она взяла лист меню. Ткнула пальцем в несколько точек. Передала меню Ильгет. Та пробежала глазами по списку блюд.

— Коктейль... пить будем? Тогда я с мятным ву. Ну и что еще — пожалуй, вот этот сыр, Ойле же его заказывал? Ужасно вкусный. И рыбную какую-нибудь закуску. Драй, например.