— Я должен был сообразить. Вы умный парень.

— В моей работе честность иногда помогает. Не будь я честным, выглядел бы мой офис так?

Лорре оглядел мою картотеку, оценил шипящую неоновую вывеску, установленную на улице, слишком близко от моего окна. Солнце уже село, и ночная публика поднималась со своих раскладушек и выползала из нор. Мое рабочее место не слишком похоже на стильные апартаменты Богарта из «Мальтийского сокола». [53] С другой стороны, Сэм Спейд был детективом в Сан-Франциско.

— Мне рекомендовала вас Джаней Уайлди.

Понятно. Они вместе участвовали в картине мистера Мото два года назад, когда Голливуд мог снимать фильмы про японских хороших парней. Я не видел Джаней с того момента, как три месяца назад вернул ей пропавшего ребенка. Она обратилась ко мне по причинам, о которых я не хотел думать, по причинам, которые не соответствовали моим представлениям о том, как устроен мир.

И раз она прислала главного садиста звукового кино в мой офис, то у меня возникло подозрение, что мир готов вот-вот выкинуть очередной фортель. Однажды я уже перешел эту черту, отделяющую место, где тайны разгадываются, а трупы остаются в могилах, от мира из журнала «Истории о сверхъестественном».

— На меня произвели большое впечатление рассказы Джаней о вашем умении отыскивать и возвращать пропавших людей.

Помимо всего прочего, я вернул ей ее ребенка. Надо думать, это сделало меня героем. Она щедро вознаградила меня, но из-за войны и всего такого город позабыл устроить в мою честь парад и выдать мне ключ от женской раздевалки.

— Кто ушел из дому? — спросил я, надеясь вывести Лорре из состояния кокетливой болтливости.

— «Ушел» — не самое подходящее определение. Вы, без сомнения, слышали про Великий Профиль, Джона Бэрримора.

Он произнес: «про-фииль», что, судя по тому, что я слышал про Принца Джека [54] — не столь уж не соответствовало истине.

— Он умер на прошлой неделе, — сказал я.

Ужасно жаль. Я никогда не встречался с этим человеком, но у него был великий талант, который он пропил. Трудно было ничего не почувствовать [55] на этот счет.

— Надеюсь, вы не хотите, чтобы я расследовал убийство. Это дело копов, и я охотнее предоставлю это им. Кроме того, я слышал, что мистер Бэрримор умер от того, что лучше было бы назвать естественными причинами.

Лорре пожал плечами:

— Джон Бэрримор мертв. Насчет этого сомнений нет. Мертв, как карьера Сессю Хаякавы. Но он-то и есть пропавшая особа. Я хочу, чтобы вы нашли его и вернули в морг братьев Пирс на бульваре Сансет. За это я заплачу сто долларов.

— За это вы будете платить двадцать пять долларов в день. Плюс издержки. У меня твердая такса.

Лорре развел руками и опустил плечи, принимая мои условия.

— Кто-то похитил тело Бэрримора?

— Прискорбно, но это так. Мне стыдно признаться, что этот «кто-то» — я. Не считайте меня бесчувственным. Я европеец и пока еще не привык к жестокостям здешней особой культуры. Меня побудила к этому поступку вполне почтенная особа, человек, обладающий качествами отца, — режиссер Рауль Уолш.

Будучи любителем психологии, я годами занимался глубоким самоанализом. Я распознал в себе прискорбную потребность — стремиться под власть патриарха. Это общая слабость европейцев — наиболее трагично проявившаяся в низкопоклонстве перед Гитлером. Он предложил мне высокую должность в киноиндустрии Рейха, невзирая на мое «неарийское», венгерское происхождение. Я в ответ телеграфировал ему, что в Германии хватит места лишь для одного столь талантливого и масштабного убийцы, как он или я.

Я отвлекся. Простите. Это от неловкости. Мистер Уолш, влиятельная личность, в чьей власти обеспечить мою карьеру, если он того пожелает, предложил мне присоединиться к нему и жестоко и грубо подшутить над его другом, мистером Эрролом Флинном.

Рассказывая, Лорре расхаживал по моему крошечному офису, брал вещи и клал их на место, словно выполняя указания режиссера. Интересно, понимал ли он, после столь долгих лет самоанализа, что повторяет свою же игру в «Мальтийском соколе».

— Мистер Флинн был сильно огорчен смертью мистера Бэрримора. У него, подобно мне, тоже имеется склонность обоготворять людей, олицетворяющих качества отца, и, очевидно, в Бэрриморе он видел конечный результат самоуничтожения. Он организовал поминки [56] в «Петухе и быке», баре, обслуживающем большинство театральных алкоголиков. Джон Кэррадайн читал отрывки из «Гамлета». Дэвид Нивен рассказывал сомнительные анекдоты. Было выпито огромное количество спиртных напитков. Сам Флинн говорил о гениальности и трагедии Бэрримора. Он очень сильно опьянел, и у него случился приступ меланхолии. По этому поводу мистер Уолш предложил некую ужасную и грубую шутку, которую мы поспешили привести в исполнение.

Лорре умолк. Я улавливал, о чем идет речь. Работая в Голливуде, поневоле привыкаешь к громким именам.

— К концу вечера Флинн был не в состоянии самостоятельно добраться до дому. Договорились с таксистом. С пьяных глаз Флинн с трудом открыл входную дверь, зажег свет и оказался нос к носу с Джоном Бэрримором, ненабальзамированным, развалившимся в кресле у него в прихожей. Должно быть, впечатление было не из слабых.

Видите ли, пока Флинн пил, мы с Уолшем тихонько покинули «Петуха и быка» и направились в морг, где подкупили служителя. Мы взяли на время тело и перевезли его через весь город в машине Уолша, залезли в дом Флинна и подложили труп туда, где хозяин должен был обнаружить его. Вообразите, какое это было жуткое зрелище. В лунном свете трупы имеют нездоровый мертвенно-бледный цвет. А лицо Бэрримора, теперь безжизненное, выглядело оплывшей маской его прежнего лица. Просто-таки гротескное зрелище.