Продолжая сжимать шею Вояки и не опуская нацеленного в грудь Лохматого пистолета, Тимур пожал плечами:

— Не знаю. Меня здесь давно не было, это тебе лучше знать, как они в тот автобус попали.

— Погоди, Лохматенький! — закричала вдруг Вояка. — А ведь слыхала я… краем уха в «Берлоге» слыхала, что Филин теперь вроде под НИИЧАЗом ходит!

— Угу, — протянул Лохматый и снова задумался. Потом тряхнул головой, удерживая берданку одной рукой, другую запустил в бороду, выудил из неё какую-то щепку, оглядел, сунул в зубы и принялся жевать, как спичку. — Так, надо отзывать парней. С Филином связываться не резон. — Он опустил берданку. — Шульга, ствол к земле. Мы уходим.

Когда дульный срез перестал вжиматься в висок, Растафарыч, пошатнувшись, снова схватился за воротник и попятился, путаясь ногами в высокой траве.

— Шульга, отпусти ты меня уже! — взмолилась Вояка. — Чё пристроился сзади, как голубок? Нам валить пора, там же Филин, не слыхал, что тебе сказано?

Не спуская с Лохматого настороженного взгляда, Тимур отпустил её. Вояка, потирая шею, сразу отпрыгнула, а Лохматый зажал берданку под мышкой, сунул два пальца в рот и свистнул: длинно, переливчато, громко.

— Почему же вы тикаете оттуда? — спросил он, когда почти сразу после свиста выстрелы у канавы смолкли.

— Филин не знал, что я в автобусе прячусь, — пояснил Тимур, убирая пистолет в кобуру. — Он за мной охотится вообще-то. И Растафарыча он пришьёт, если узнает, что тот такого пассажира вез…

— Из-за долга Стаса, что ли? — подала голос Вояка. — Лохматенький, так что, здесь их дожидаться будем?

— Что ты про Стаса знаешь? — спросил Тимур.

— Да только то, что он Филину должен.

Бородатый сталкер покачал головой:

— Здесь не будем ждать, к каналу идём. А вы, — он посмотрел на Растафарыча, на Тимура, которому его взгляд совсем не понравился, — пошли с нами, что ли. Всё равно вам деваться вроде как некуда.

Филин прятался за дубом и выцеливал смутно различимую фигуру на другой стороне просеки, когда раздался шелест травы и рядом возникли подручные.

— Не нашли их, — выдохнул Жердь, у которого от ползания снова разболелась рана. — Как в Зону канули.

Вожак, так и не выстрелив, повернулся. Жердь, прижав руки к ребрам, улёгся в высокой траве, Огонёк присел за дубом на корточки, низко опустив голову.

— Упустили, олухи позорные, — сказал Филин.

— Они зигзагами там, — пояснил Огонёк. — Это ж Шульга, он понимает, как от погони уйти.

В кустах на другой стороне просеки щёлкнули три выстрела, две пули впились в дуб, третья пролетела прямо над большим хрящеватым носом лежащего навзничь Жердя, и тот зажмурился.

Издалека донёсся длинный переливчатый свист. Выстрелы смолкли. Некоторое время бандиты прислушивались, потом Филин сказал Огоньку:

— Проверь, что там. Чё-то я никого больше не вижу…

Жердь перевернулся на бок, расстегнул рубаху и стал осматривать сбившуюся повязку, сквозь которую проступило пятно крови. Огонёк снял сумку с ремня, улёгся и пополз в обход дуба. Положив руку с пистолетом в развилку между толстыми сучьями, Филин прикрывал его. Солнце садилось, жёлтые столбы, в которых кружились пылинки и всякая мелкая лесная сволочь, наискось рассекали воздух, начинаясь между кронами и упираясь в засыпанную палой листвой, поросшую травой и мелким кустарником землю. Среди этих столбов и в накрытых тенями участках ничто не шевелилось — нападающие растворились в тихом пятнистом сумраке.

Подул ветерок, зашелестела трава. Жердь, дёрнувшись, схватился за пистолет.

Из-за дуба показался Огонёк, опустился на корточки, привалившись к стволу.

— Нет никого. Трава примята, ветки обломаны. Следы к каналу идут, кажись. И кровь на земле в одном месте. Ещё гильзы.

Филин убрал руку с пистолетом из развилки и выпрямился. Жердь сел, потирая поясницу. Со стороны канавы с машиной донеслись шаги, и они повернулись туда. Между деревьями показались Шрам с оклемавшимся Лысым. Они достали из автобуса свои рюкзаки, на ремнях висели кобуры с какими-то импортными пистолетами, а подмышками — «узи». Голова Лысого была замотана бинтом.

— Вы нас бросили, — обвинил Шрам, останавливаясь перед бандитами. Голос его был по-прежнему ровным и сухим, лицо — спокойным, но взгляд настороженный.

Филин, сунув пистолет под мышку, всплеснул руками:

— Да ни в жизнь! Ты чё говоришь, служивый?

— Вы оставили нас в канаве, а сами разошлись в разные стороны, не сказав, куда идёте, — добавил Лысый с угрозой.

— Шеф ваш сказал: вы опытные, до полевых условий охочи, — возразил Филин.

Жердь с Огоньком исподтишка наблюдали за вожаком и тихо веселились. Они знали эти интонации: Филин издевался.