— Отработаем завтрашнюю операцию. Помогут подготовить основную и пусть гуляют. За свои слова, капитан, я отвечаю. Еще вопросы есть?

Хворостин поглядел жестко, колюче. Так, что захотелось отвести глаза. Но капитан взгляда не отвел.

— Есть. — Голос его вдруг осип и Андрей замолчат, собираясь с силами, наконец заговорил тихо и быстро, словно заранее оправдываясь за назойливость. — Товарищ генерал, мы на территории другого, пусть и союзного, государства. На каком уровне решается вопрос по завтрашней операции?

Генерал полоснул взглядом, словно шашкой. Кхекнул и одним глотком допил остатки чая. Внутри оборвалось. Андрей понял, что знает ответ, что оправдываются самые худшие опасения, что он уже не хочет этого слышать, что хочет услышать что-то другое… всё что угодно, но только не то, что ему теперь ответят.

— Вот потому, капитан, завтра командовать там будет старший лейтенант Карташов, а не ты, — зло процедил Хворостин. — Вопрос решается на уровне повыше твоих капитанских звездочек.

Самое разумное сейчас было извиниться и уйти, но Берденко вдруг словно разорвало изнутри. Будто где-то там долгие недели копилось что-то царапающее, скребущее, недовольное. Наполняло, распирало, как гелий резиновый шарик. А теперь кто-то поднес к этому шарику иголку, и все накачанное рвануло наружу. Бах!

— Такие вопросы, — проговорил он неожиданно твердо, — решаются на уровне сильно выше моих или ваших звездочек.

— Зарываешься, капитан. — Хворостин расправил плечи, словно петух, готовый задавить соперника внушительностью встопорщенных перьев.

— В Кремле знают? — в лоб спросил Андрей.

— В Кремле узнают тогда, когда я буду внутри Периметра. Когда я буду удерживать и контролировать какую-то территорию. Когда станет ясно, что победа у нас в кармане, и будет понимание того, что мы с этой победы можем поиметь. Вот тогда подключится тяжелая артиллерия.

— Товарищ генерал, это беспредел. Я не стану в этом участвовать.

Хворостин посерел. Губы его побледнели и превратились в тонкую суровую нитку. Когда генерал заговорил снова, слова вылетали из него так, будто он сплевывал каждое.

— Закрой рот, капитан, и думай впредь, кому и что говорить. Понял? Ты не на гражданке. Твое дело выполнять приказы. Понял?

— Так точно, — зло отозвался Андрей.

— Тогда свободен.

Берденко развернулся и, не сказав больше ни слова, покинул помещение.

Решение созрело само собой, так же резко, как возник предшествующий ему выплеск эмоций. Просто что-то щелкнуло в голове, и стало ясно, что так надо. Только так. По-другому нельзя.

Он выскочил из штабного домика и вприпрыжку кинулся к казарме. Свой домик был оборудован только для генерала. И Берденко, и Карташов, и младшие офицеры жили в бараках, на общих условиях. Разве что имели отдельные комнаты.

В комнату он вломился шумно, с рывка, как несущийся через лес кабан. Дверь резко хлопнула в установившейся после отбоя тишине. Щелкнул выключатель, тусклая желтая лампочка вспыхнула на контрасте так ярко, что чуть не ослепила, заставляя сощуриться.

«Что ты делаешь? — дернулось в голове остатками здравого смысла. — Ты солдат, твое дело — выполнять приказы».

Рука решительно дернула дверцу тумбочки. Так надо. Это честно. Есть приказы, которые выполнять нельзя. Если приказ идёт против совести и совесть эта ещё есть. Может, это и против присяги, но зато по-человечески. А законы человеческие никто не отменял. И нет такого закона, который обязал бы солдата стрелять в своих соотечественников. Здесь присяга не работает. Только личные интересы, этой присягой оправданные, и совесть. Что пережмет. А дальше выбор. У каждого свой. В каждом случае индивидуальный.

Хворостина в его избенке не оказалось, но в штабной домик возвращаться Берденко не стал. Он стоял у крылечка, смотрел на низкие, закрывающие луну облака и курил. Дымил одну за одной, чего с ним не случалось больше десяти лет. С тех самых пор, как первая любовь вильнула хвостом и ушла к другому.

Генерал появился на четвертой сигарете. Злой и уставший. Андрей заприметил его раньше, чем заметил капитана Хворостин. Потому успел отметить и ссутулившуюся спину и шаркающую походку, какой за грозным генералом прежде не замечал.

Берденко отбросил окурок и вышел вперед, заступив дорогу.

Хворостин не дрогнул от неожиданности, но поспешно выпрямился.

— Разрешите обратиться, товарищ генерал.

— Что тебе еще? — хмуро поглядел Хворостин. Андрей молча достал подготовленную бумагу и протянул генералу. Тот принял, глянул мельком, фыркнул брезгливо.

— Ты и правда дурак, капитан. Что, очко взыграло?

— Прошу…

— Я вижу, что ты просишь, — перебил генерал. — И вот что я тебе скажу.