— Раз решили всё-таки кормить, наше пребывание здесь будет долговременным, — заметил Кентис.

— Совершенно верно, — подтвердил человек, возникший на пороге.

Я узнала Юрия Мартисса. Сегодня, правда, он выглядел не так эффектно, как в тот вечер у отца. На нем был грязный белый халат, надетый поверх дешевой рубашки. Волосы растрепаны, а щеки небриты. Впрочем, щетина ему шла, придавая его лицу особую порочность.

Он поманил меня пальцем.

— Что нужно? — спросила я не очень любезно.

— Странный вопрос в устах мартинария, прибывшего в коровник, — усмехнулся Мартисс.

— Могу сказать, что тебя уже вычислили. Стоит тебе появиться в городе, как Орас тут же тебя сцапает, — объявила я с торжеством в голосе.

— Спасибо за предупреждение. Значит, в ближайшие дни я не поеду в город.

Он оглянулся проверить, не идет ли кто по коридору, затем торопливо шагнул внутрь и прикрыл за собою дверь.

— Говорят, вас усадили в машину после того, как вы побывали у моего отца? — спросил он, переходя на шепот.

— И это называется «усадили»! — фыркнул Кентис.

— Да, мы заезжали за рукописью. Господин Орас хотел помочь ее издать.

Юрий растерянно посмотрел на Кентиса, потом на меня. В его глазах мелькнуло нечто такое, что я невольно отступила.

— Вы… вы серьезно?.. И где же теперь… она?

— Валялась в машине, когда нас везли сюда, — язвительно сообщил Кентис. — Ваш компаньон гнусного вида вытирал об нее ноги.

— Возможно, вы еще сможете ее найти и передать господину Орасу, — вставила я зачем-то. — Вместе с весточкой от меня…

Но Мартисс ничего не ответил и выскочил из нашей «камеры».

— Может быть, он позвонит Орасу и сообщит, где мы?

— Нет, — покачал головой Кентис. — Этот тип никуда звонить не станет — уж я-то его знаю.

— Ты знаешь Мартисса? — изумилась я. — Откуда? Почему ты молчал?

— Это не имеет отношения к делу… — сухо отвечал Кентис: сегодня делать откровенные признания у него пропала охота.

После завтрака мы ждали еще около двух часов. Погонялы не торопились нами заняться. Наконец в коридоре послышались шаги, и в нашу странную камеру пожаловали сразу трое: невысокий человек средних лет и с ним двое охранников.

Гость — если его можно было так назвать — был круглощек и румян. Очки в роговой оправе уютно угнездились в седловине его курносого носа. На вид он казался необыкновенно доброжелательным — сладкий взгляд серых глаз, а улыбка вообще чистый мед. Вылитый Дедушка Мороз! Стального оттенка костюм, не новый, но весьма аккуратный, белоснежная сорочка и старомодный узкий галстук с золотой искоркой придавали ему вид администратора средней руки, исполнительного, не слишком инициативного, не без юмора. Почему «не без юмора» — не знаю, но подумала о нем сразу именно так. С собою гость — или, вернее, хозяин, принес черную, большого формата папку и бережно положил ее на одноногий столик. Охранник притащил удобное кресло, и начальник в него уселся. Один из его охранников встал возле двери, а второй — подле камина.

— Петр Петрович, — пришедший назвался именем вымышленным. Наверняка.

— Мне тоже представиться? — Кентис дурашливо ухмыльнулся, но мне показалось, что теперь под его ухмылкой прячется страх. — Вы хоть знаете, кого похищаете?

— Мы, Иннокентий Михайлович, не работаем вслепую, — отвечал Петр Петрович, которого я мысленно окрестила «ПП».

— Что вам нужно? — помрачнев, спросил Кентис.

— У меня намерения самые благие, — господин ПП сладко улыбнулся. — Желаю объяснить вам, молодой человек, что халтура не допустима ни в каком деле, а тем более в деле мартинариев. В том, что ваш отец и его ординат потерпели неудачу, и будут вынуждены уступить место другим, есть и ваша вина.

— В чем же я виноват? Мало страдал?

— Ты вообще не страдал, — жестко проговорил «ПП», перейдя внезапно «на ты», и улыбка сползла с его губ. — Ты всего лишь изображал страдания. Разбитая машина, дешевый мордобой — далеко не те муки, которые могут принести успех. Особенно, если вечером, после всех огорчений приходишь домой, запираешься в мастерской и, воображая, что никто не знает об этом, изливаешь свою муку в рисунки. Сначала просто тушь и перо, потом гравюры, можно немного побаловаться и офортами. А потом ты открываешь новую технику травления. Неожиданно получается потрясающий эффект. Ты делаешь отметку в своем дневнике: «дымчатая линия… воплощение раздвоенности мира…» И рядом еще одна пометка: «выставка!» С восклицательным знаком. Так или нет?

Кентис побледнел как мертвец. Шрам на его обезображенной щеке начал дергаться.

— Откуда… — прошептал Кентис и не договорил.

— Ну, это наша тайна, мой дорогой, — вновь изобразив доброжелательность на лице, сообщил Петр Петрович. — Ты понял, что создал нечто новое. Тебя устраивал имидж тунеядца, живущего на подачки отца. Ты играл роль погонялы и мартинария, а на самом деле был занят тайной работой. Только почему ты это скрывал?

Кентис судорожно сглотнул и ничего не ответил. Торопливо вытащил из кармана платок и прижал к щеке, стараясь скрыть продолжавший дергаться шрам.