Шрифт:
– И вовсе не мой отдел, а московский склад задерживает отправку вашего принтера… – начал было начальник АХО.
– У меня много кто пельмени заказывает!.. – скандально заявила Глафира.
Они сказали все это одновременно, сконфужено покосились друг на друга, и уставились на скамью подсудимых. Здоровенный, весь обросший черной шерстью, из-под которой выглядывали многочисленные наколки, детина совсем не походил на благообразного, чистенького, худенького Дормидона Исааковича, которого они в этот момент вспомнили.
Тишину разрядила председательствующая дама. Она как раз неудачно выщипнула проволочный волосок с губы, наморщилась и сказала звучным контральто:
– Сейчас же прекратите. Вы что это себе думаете?! Вы где находитесь?!
Наведя порядок, она быстренько оштрафовала профессора за неуважение к суду и продолжила накатанную процедуру. Были зачитаны необходимые протоколы, оглашены признания, сделанные у следователя, показаны фотографии ДТП (дорожно-транспортного происшествия), зачитаны документы патологоанатомической экспертизы тела Д. И. Брикмана, из которых следовало, что профессор скончался, не приходя в сознание, от многочисленных черепно-мозговых травм и что перелом ключицы и проникающее ранение ребра никакого отношения к летальному исходу не имеют.
Профессора в это время опять схватил живот и он плохо различал скороговорку председателя. И, когда по ходу судебного заседания, усатая дама спросила его что-то, он сказал громко и раздраженно:
– В туалет хочу!
– Что? – не поняла, выбитая из канцелярской колеи, председательша.
– В туалет… Живот болит очень.
– Да вы что! Не можете потерпеть до перерыва? Вас еще раз надо оштрафовать, как хулигана. Безобразник!
Дама задохнулась и уцепилась накрашенными ногтями за щетину на губе. Профессор упрямо пробубнил:
– В туалет хочу.
– Да выведите его, наконец, этого хулигана. Конвой, что вы смотрите, как подсудимый издевается над судом? Нет, так работать невозможно. Перерыв на десять минут!
Две дамы и возвышающийся над ними хозяйственник удалились в заседательскую, откуда вкусно запахло хорошим кофе. Конвойные, поправив пистолеты и пряча улыбку, отвели нетерпеливого подсудимого по дощатому коридорчику в судебный туалет. (В суде было два туалета: один, куда сейчас вошел профессор, для народа и второй – для народных избранников: судей, секретарей, заседателей, судебных исполнителей.)
Профессор видел в своей жизни не так уж много общественных туалетов. Туалеты институтов, исполкомов, райкомов и иных – омов не вызывали у него особо приятных ощущений, но и ностальгию по домашнему, уютному не будили. Туалеты вокзалов и аэропортов профессор старался избегать. В течении всей своей жизни он стремился стать депутатом именно для того, чтоб пользоваться в командировках комфортными депутатскими ватерклозетами и залами ожидания. Правда, он сам этого не осознавал, он искренне думал, что хочет приносить пользу совмещая научную деятельность с общественной.
Появление платных туалетов сперва его обрадовало, но потом ввергло в скепсис. Он подсчитал средний заработок владельцев туалетов на Белорусском вокзале, где по закону они должны функционировать бесплатно, как в ресторанах или гостиницах, и был потрясен. Дневная прибыль сортирных бизнесменов [34] превышала его, профессора, годичный заработок. А качество этих туалетов почти не улучшилось. Профессор даже написал об этом заметку в «Известия», но ее не опубликовали, так как ни слова не было о коммунистах.
34
Для интересующихся – небольшой рассчет. В сутки через Белорусский вокзал проходит порядка поллумиллиона пассажиров. По крайней мере, пятая их часть ВЫНУЖДЕНА посещать туалет. Цена входа десять рублей… Наверное, чиновники из МПС, отстроившие напротив неудобного, обветшавшего вокзала шикарный дом – контору, имеют и навар и от сортиров?
Так что, в проблемах туалетов профессор, как многие геморроеносители, разбирался. но туалет суда потряс его. Только небольшая закалка, полученная им на парашах тюрьмы, спасла Дормидона Исааковича от нервного расстройства.
Я не буду описывать этот туалет. Я даже удержусь от соблазна рассказать о своеобразном отношении российской общественности к отхожим местам. А уж сравнивать наши туалеты с импортными, украшенными цветами, я вообще не хочу. Скажу коротко – сортир, он сортир и есть.
Задыхаясь, оскальзываясь на сером, выщербленном цементе пола, профессор нашарил рукой дверь и вознамерился ее закрыть.
– Не положено! – строго сказал конвойный, решительно воспрепятствовав намерению профессора уединиться.
Профессор проблеял что-то, сплюнул, попытался взгромоздиться на кособокий, весь в трещинах, унитаз, и с удивлением понял, что желудок его успокоился полностью. Ну совсем ничего не хотелось.
Тогда профессор, чтоб как-то оправдать свое поведение в суде, попытался оправиться по-маленькому. Это ему так же не удалось. отчасти потому, что не хотелось, отчасти – из-за внимательных взглядов конвоиров.