— Ты сиди, не вставай, — вскричала Софи, — а я тебе быстренько что-нибудь приготовлю. И глазом не успеешь моргнуть. Чашка чаю никогда не помешает.

— Чай и какую-нибудь из этих штук, — отвечал Джонни на языке ее дома, хотя от лимонада и пива он уже отяжелел. Но чай займет ее на какое-то время.

Софи исчезла, а Джонни остался сидеть, поглаживая кошку и хмурясь. Однако понемногу лицо его, хотя он и не отдавал себе в этом отчета, прояснилось. На нем появилась печальная улыбка; он тряхнул головой. Меж тем Софи что-то бормотала и вздыхала на кухне, то открывая, то снова закрывая дверцы шкафов.

— Так что ты мне посоветуешь? — спросил он кошку. Та в ответ замурлыкала. — Правда? Ты так думаешь? — Джонни поглядел на нее с удивлением. — Ты серьезно? — Кошка усердно мурлыкала. — А как насчет Нева? Aгa! Тут ты ничего сказать не можешь, правда? — Кошка, почувствовав, что от нее чего-то ждут, поддела головой его руку. — Я сам на него нарвался. — Джонни вздохнул. — Сейчас мне кажется, что я из этой истории никогда не выскочу, разве что меня вынесут вперед ногами.

Немного спустя Джонни отодвинул кошку от себя. Надо действовать по порядку, и если хочешь иметь чистую рубашку на завтра, придется выстирать ту, что на тебе. Спустившись в подвал, он намочил рубашку, намылил, выполоскал и положил в ведро. "Если повесить ее в мокром виде, — подумал он, — может, удастся обойтись без глажки". Пятна крови на груди не отошли, но побледнели. Потом он почистил блейзер мокрой губкой, поднялся наверх и вывесил рубашку на балкон.

— Это не очень-то красиво, — заявила Софи, недовольно косясь на его обнаженные плечи и грудь.

— А многие считают, что я совсем недурен.

— Возможно, так оно и есть. Только одежды на тебе слишком мало, — сказала она сурово.

Джонни расхохотался.

— Хорошо, я надену шляпу, — уступил он.

Так он и сделал. Заломив шляпу набок, он подошел к секретеру и остановился, отрешенно глядя на ящички и отделения. Может, в этих тайниках, под туалетной бумагой и банановой кожурой, найдутся нужные соответствующим учреждениям сведения об Эрроле и Софи, о доме и арендной плате. В одном из ящичков лежал захватанный гребень. В другом — жестянка с засохшим кошачьим кормом. В третьем — два карандаша и кусок мыла. Словно в сундуке фокусника. Одни вещи исчезали, другие — возникали. Он отворил дверцу секретера — а ну как перед ним откроются сейчас звезды, планеты, квадратик бескрайнего ночного неба, но отделеньице было набито бумагами. Джонни пододвинул стул, уселся перед секретером и принялся вынимать из него бумаги, заглядывая то в одну, то в другую. Тут было над чем поломать голову, хотя кое-что не вызывало никаких вопросов. В удостоверении, выданном отделом социального обеспечения двадцать лет назад, говорилось, что Софи с тех самых пор, то есть с шестидесяти пяти лет, получает пенсию по старости и имеет право посещать кино, а также покупать билеты на автобус и самолет за половинную стоимость (кроме часов пик).

Потом нашелся сложенный пополам документ, напечатанный на плотной бумаге. Это оказалось свидетельство о браке, выданное здесь, в городе, более пятидесяти лет назад. София Элизабет Картер и Эррол Мэтью Вест вступили в брак в городской мэрии. В момент заключения брака невесте было 36 лет. Девичье имя матери — Роз Эдит Бэббит. Джонни как зачарованный уставился на документ — ведь он знаменовал собой начало новой жизни не только для Софи и Эррола в 1936 году, но и для Джонатана Маккинли Дарта, ставшего спустя пятьдесят лет почетным членом семейства Бэббит.

— Нет ничего стыдного в том, что ты Бэббит, — произнес он вслух. Софи, вошедшая в комнату с чайником в руках, обернулась на его голос.

— Знаешь, они не принадлежали... как бы это сказать... они не принадлежали к тому же классу, что Картеры, — сказала она бесстрастно, — но это были добрые, трудолюбивые люди, все, кроме дядюшки Брайена, конечно, но он исключение. Я очень любила твою мать.

— И меня, — сказал Джонни. Софи захихикала.

— Ну, знаешь, Софи! — удивленно улыбнулся он. — Иногда я начинаю за тебя беспокоиться.

Джонни обнаружил в секретере кучу карандашей и блокнотов — некоторые совсем новые, — множество катушек с нитками, гребней, маленькие ножницы, чайную ложку и яблоко — очищенное, с вынутой сердцевиной, почерневшее, на фарфоровом блюдечке с синим китайским узором. На дне ящика лежали старые сберкнижки, тщательно подобранные, надписанные и перетянутые резинкой. Последняя книжка была помечена 1981 годом.

— А где книжка, которой ты пользуешься сейчас? — спросил он Софи, расставлявшую чашки на маленьком столике. — В сумочке, да?

— Моя сумочка... — повторила Софи с сомнением, словно не совсем точно знала, что это такое.

Джонни вздохнул, предвидя осложнения, но, обведя — без особой надежды — взглядом комнату, вдруг заметил, что из-под кушетки торчит знакомый красный ремешок, похожий на собачий поводок. Дождавшись, пока Софи уйдет на кухню, он победно поддел его ногой — сумочка послушно выползла на свет божий. Однако, усевшись снова на стул и положив сумочку на колено, он неожиданно оробел, будто собирался вторгнуться в чужую жизнь. Конечно, он уже рылся в сумочке, но всегда в присутствии Софи. На этот раз он делал это на свою ответственность. Наконец он неуверенно открыл сумочку и осмотрел все внутренние кармашки, все отделения, пока не обнаружил ту самую сберкнижку, которую искал, а кроме того еще одну, с долгосрочными вкладами. Записей было совсем немного. Пока Джонни изучал вторую книжку, Софи бегала из кухни в комнату: она принесла еще две чашки с блюдцами и поставила их на стол.

— Ну и ну! — воскликнул Джонни изумленно. Софи вопросительно вскинула на него глаза.

— Да ты что, богачка? — растерянно произнес он, потрясая книжкой. — Ты знаешь, сколько у тебя денег?

Софи мило улыбнулась, но в глазах не отразилось ни единой мысли.

— Я никогда не нуждалась, — отозвалась она, — но и в долги никогда не влезала. Эррол всегда расплачивался наличными. Говорил: "Если я заплачу наличными, вы сделаете мне скидку?"

Она помолчала.

— Мне кажется, я продала дом, — прибавила она неуверенно. — Кто-то его продал.