— Да.

— Я был в жутком состоянии… Все тело ломило, как будто меня переехал паровой каток. Кроме того, как можно показаться в Керкубри в таком виде? Я абсолютно не представлял, что делать дальше, но надо было что-то предпринимать. Поплотнее натянув шляпу и обмотавшись шарфом так, чтобы прикрыть нижнюю часть лица, я тронулся в путь. Я чувство себя совершенно разбитым и с трудом держал руль, но, к счастью, дорога оказалась практически пустой. Худо-бедно где-то четверть одиннадцатого я все же добрался до дома. Хэлкок показал себя молодцом. Конечно, мне пришлось ему все рассказать, и он придумал, как поступить. Проведя меня наверх так, чтобы я не встретился ни с его женой, ни со служанкой, и, уложив в постель, он обработал порезы и кровоподтеки, приготовил горячую ванну и предложил представить дело таким образом, будто бы я уехал в Карлайл. Сначала мы хотели объявить всем, что я заболел, но инсценировка недомогания стала бы слишком хлопотной — знаете, все эти посетители, суета… К тому же нам пришлось бы пригласить доктора и приплатить ему за молчание. Поэтому той ночью мы решили притвориться, что я отправился в Карлайл из Дамфриса на поезде одиннадцать ноль восемь. Разумеется, мы и предположить не могли предстоящее расследование. Шофер также был посвящен в тайну, однако мы подумали, что служанке ее лучше не доверять. Она совершенно не умеет держать язык за зубами. Нам повезло, в тот вечер Элизабет взяла выходной и не узнала, в котором часу я вернулся домой. Единственным человеком, кроме нас, который был в курсе произошедшего, оставался Кэмпбелл. Безусловно, он мог запросто разоблачить обман, но поделать с этим мы ничего не могли. Оставалось лишь надеяться, что, когда мерзавец протрезвеет, он поймет угрожающее положение, в которое себя поставил, и не станет болтать языком. Обвинение в нападении — это ведь не шутка, не правда ли?

В любом случае, инсценировать мое отсутствие было лучшей идеей, чем показаться на людях в Керкубри и принимать идиотские соболезнования.

Гоуэн заерзал на стуле.

— Да-да, понимаю, — успокаивающе сказал Паркер.

Время от времени он проводил большим пальцем по подбородку. Форма лица полицейского была далека от античных канонов, но этот недостаток, по его мнению, с лихвой компенсировала выдающаяся нижняя челюсть. Сегодня Паркер был чисто выбрит и гордо выставлял ее на всеобщее обозрение.

— На следующий день мы услышали о смерти Кэмпбелла. Поначалу мы ни минуты не сомневались, что произошел несчастный случай, однако прекрасно понимали, что полиция захочет расспросить, не видел ли я покойного накануне вечером. Тогда-то Хэлкок и предложил свой блестящий план. Накануне вечером, без четверти девять, Хаммонд действительно ездил с поручениями в Дамфрис, и Хэлкок сказал, что водитель вполне мог отвезти меня на карлайлский поезд в восемь сорок пять. Хаммонд согласился подыграть, а так как люди должны были заметить машину, история выглядела вполне правдоподобной. Разумеется, существовала некая вероятность, что кто-то видел, как я вернулся домой позже, но мы подумали, что сможем убедить всех в ошибке. Наверное, у вас появились вопросы?

— Нет, как ни странно-о, — протянул Макферсон, — По крайней мере, пока.

— Ну, хорошо. Изобретательность Хэлкока не знала границ. Он предложил отправить во вторник вечерней почтой письмо в Лондон моему другу. Вы знаете его, старший инспектор… Речь идет о майоре Элвине, не без помощи которого вы и напали на мой след. К письму прилагалась записка Хэлкоку от меня с просьбой отправить корреспонденцию немедленно. Таким образом, письмо будто бы было написано в клубе, а в записке Хэлкоку и Хаммонду разрешалось взять «седан» и поехать куда-нибудь развлечься, так как мне придется задержаться на некоторое время в городе. Идея заключалась в том, чтобы они тайком вывезли меня из дома и высадили неподалеку от Касл-Дугласа, чтобы я успел сесть на поезд. Я был уверен, что смогу остаться неузнанным без бороды, чего нельзя было сказать о шофере и довольно приметной машине. Записка, как мы и рассчитывали, вернулась к Хэлкоку в четверг, и той же ночью был воплощен в жизнь оставшийся этап плана. Кстати, он сработал?

— Не совсем, — сухо бросил Макферсон. — Этот орешек мы раскололи.

— Естественно, все это время у меня не возникало и мысли, что Кэмпбелла убили. Хотя, не исключаю, что Хэлкок был в курсе, и, полагаю, в этом случае ему было бы лучше рассказать мне правду. С другой стороны, он знал также, что я никак не причастен к преступлению, и, надо полагать, ему в голову не могло прийти, что меня будут подозревать. Я-то уверен, что определенно оставил Кэмпбелла в полном здравии.

Художник поморщился.

— Больше мне нечего добавить. Во вторник и среду я все еще был плох, страшно слаб, а порезы на лице здорово кровенили — негодяй Кэмпбелл валял меня по жесткой земле, будь он проклят! Удивительно, но Хэлкок оказался к тому же великолепным санитаром. Он промыл раны, наложил лекарственную мазь и обрабатывал их с завидной сноровкой. Не дворецкий, а настоящий скаут! Прежде чем приступить к манипуляции, он всегда тщательно мыл руки с дезинфицирующим раствором, три раза в день мерил мне температуру и тому подобное. Казалось, ему даже понравилась роль брата милосердия. В результате к вечеру четверга я был уже практически исцелен и готов к путешествию. Поездка в Лондон прошла без приключений, я остановился у майора Элвина, очень порядочного человека, у которого и провел все это время. Да, еще… Мне бы не хотелось сейчас показываться в Керкубри. Когда мистер Паркер неожиданно появился этим утром у майора Элвина… Кстати, мистер Паркер, как вы меня разыскали?

— Довольно просто, — охотно пояснил полицейский. — Мы связались с колледжем, в котором вы учились, и получили оттуда фотографию, где вы сняты еще без бороды. Потом нашли носильщика, несшего багаж на Юстонском вокзале, водителя такси — того, что вез вас до дома майора Элвина, швейцара в доме… Все они вас опознали. После этого, сами понимаете, нам оставалось только нажать на кнопку звонка и зайти в ваше убежище.

— Однако! — поразился Гоуэн. — Никогда бы не вспомнил о тех старых фотографиях.

— Сначала люди испытывали на ваш счет некоторые сомнения, — признался Паркер, — но мы, уж извините, весьма красочно описали ваши брови, внеся в данный вопрос полную ясность, — на опознании буквально все кричали, что это вы.

Гоуэн покраснел.

— Ладно, — пробурчал он, — признание сделано. Могу я идти домой?

Паркер и Макферсон обменялись взглядами.

— Сейчас мы оформим ваше письменное заявление, — сказал Паркер, — потом, скорее всего, понадобится, чтобы вы его подписали, после чего не вижу причины, по которой вы не могли бы вернуться к майору Элвину. Единственное, о чем, хочу вас попросить, — оставайтесь на связи и не меняйте без уведомления адрес.