Шрифт:
– Меню, карта вин, сладкое, – пропела, появляясь рядом с нами, официантка. Катька встрепенулась и потянулась за красивыми кожаными папками.
Я пнула ее ногой под столом.
– Березовый сок и неочищенные поджаренные фисташки, – заказала я тоном гламурной барышни, которая за ночь посещает по пять таких третьесортных забегаловок.
Официантка замялась.
– В чем дело?! – высокомерно-истерично вопросила я.
– Простите, но у нас нет березового сока.
– Как – нет березового сока?! – возмутилась я. – А что у вас тогда есть?
– Меню перед вами, – напомнила официантка. Я даже и не подумала его открыть.
– Катрин, у них даже березового сока нет, – простонала я. – Девушка, это просто возмутительно! Пошлите за ним немедленно!
Отдаю должное героизму официантки. Она не треснула меня тяжеленькой папкой с меню. И даже не объяснила, что березового сока зимой не бывает. И даже не прошлась по моей родословной, заметив, что не все то дерево, что береза, но все то дуб, что клиент. Вместо этого она тоном вышколенного робота повторила:
– Разрешите предложить вам какой-нибудь другой сок, апельсиновый например…
– Он у вас наверняка из банок и пакетов, – уперлась я. – Или, что еще страшнее, из марокканских апельсинов! – Чем это страшнее, я бы и под расстрелом не придумала. – Несите сюда минеральную воду! Ессентуки номер семнадцать, из горячей скважины и обязательно без газа! Учтите, у меня от газированной воды метеоризм, так что если принесете что-нибудь с пузырями, я вам тут моментально атмосферу испорчу! Да так, что с общественным туалетом перепутают! Я долго тут повторять буду?!
Девушку как ветром сдуло. Катька смотрела на меня со священным ужасом.
– Юлька, ты чего, сдурела?!
– Молчи, несчастная, – прошипела я в ответ. – И не мешай мне спасать наш филей!
Официантка принесла две бутылки с минералкой – действительно ессентуки номер 17 и два высоких стакана. Ловко открыла бутылочки прямо при нас и вылила содержимое. Поставила вазочку с фисташками. Я взяла стакан, поболтала на свет и скривилась.
– Дрянь. Наверняка из пятнадцатой скважины нацедили. Но ладно уж, раз меня сюда пригласили, придется терпеть… Свободны, девушка!
Официантку опять как ветром сдуло. Видимо, побоялась, что я сейчас буду заказывать на закуску каких-нибудь маринованных тараканов. Мне того и надо было.
Содержимое стакана тут же отправилось под стол. Катька уже даже вопросов не задавала. А в стакан я набулькала святой водички из фляжки. Потом повторила то же с Катькиной посудой.
– И не вздумай здесь ни пить, ни есть. Увижу – сама урою. Еще ЛСД подмешают – тащи тебя потом, как радистка Кэт…
– Хорошо, – покладисто кивнула Катька. – Если ты этого опасаешься…
Не то чтобы я всерьез опасалась наркотиков, но чем черт не шутит… Я бы на месте Андре просто траванула нас ЛСД или нозепамом – и употребила тепленькими.
Поэтому я просто сидела, болтала святую водичку в бокале, время от времени поднося его к губам – типа пью, и разглядывала зал. И потихоньку теряла всякое чувство времени и реальности. Не из глупости или беспечности. Просто я слишком ошалела. От чего? Вы не представляете, КАК там было! Если и существовало преддверие Дантова ада – то это было оно! Большой зал подсвечивался не полностью и терялся углами во мраке, создавая впечатление простора. Сцена – танцпол – была ярко освещена, а по стенам виднелась роспись. Но ничего похожего на современное граффити. Никакого модерна и кубизма. Никакого авангарда. Это были люди. Перед нами проходила история человечества. Вот двое неандертальцев гвоздят друг друга дубинами по голове. Из ран течет кровь, невероятно алая на фоне зеленой травы. Эти двое юношей рядом с двумя жертвенниками – определенно Каин и Авель. Авель лежит мертвым, и из-под его головы течет лужа крови. Вот арена римского цирка – и на ней сошлись двое гладиаторов. Один из них с коротким мечом, второй – с сетью. Проходят мимо рыцари в тяжелых доспехах, лучники, викинги, мушкетеры и гвардейцы, горят на кострах еретики, а рядом жирный монах самодовольно поглаживает огромное брюхо. На его лице удовольствие. На лице толпы, которая смотрит на костер, – жажда смерти. Вот казаки и турки, испанцы и англичане, индейцы – и колонисты, фараон – и рабы на строительстве пирамид. И только пространство потолка над сценой оставалось нежно-голубым. Как небо. И на небесном фоне сошлись в бешеной схватке два волка – черный и белый. Даже со своего места в углу я видела тяжелое, жаркое бешенство в глазах зверей. Они хотели убить – и тянулись к глоткам друг друга в вечной схватке. Я с интересом разглядывала все вокруг.
– Катя, почему ты не рассказала мне, как здесь красиво?!
Подруга передернула плечами.
– Юль, как ты можешь думать о каких-то дурацких фресках? В такой момент?
– О фресках?
Я присмотрелась повнимательнее. Рядом с нами как раз были фараон и евреи на строительстве пирамид. Потом протянула руку и дотронулась до стены. Точно. Это были именно фрески! А потом для сохранности их покрыли чем-то вроде лака. Как красиво! И какой гениальный художник!
– Хотелось бы мне знать, кто это сделал!
– Юля!
Катя смотрела на меня с упреком. А мне было наплевать! Даже в такой момент, когда наша жизнь, казалось, висит на волоске, я не могла не любоваться прекрасными творениями рук человеческих.
Время шло так медленно, словно ему оторвали ноги и держали за хвост. Катька вся изнервничалась. Я рассматривала картины и в очередной, две тысячи восьмой раз, удивлялась их не то что красоте, но жизненности! Они не были красивы, большинство их героев были откровенно уродливы, а остальные обладали характерными для своих народов и времен лицами, но какие же они были живые! Каждая поза, каждый жест были выверены до последней секунды. И мне казалось, что сейчас они сойдут с картин и продолжат движение.