— Я уверен, христиане за границей не знают об этом, если бы узнали, устроили бы прямо крестовый поход на коммунистов! Послать бы сообщение об этом самому папе римскому!

— А я думаю, что знают, да сделать ничего не могут или не хотят. Мне Юсупов рассказывал, как турки у себя расправлялись с армянами-христианами и никто не заступился, не захотели раздражать Турцию. Понятно, затронь турецкие интересы, а она возьмет и перейдет на сторону советов, чего доброго — отдаст им проливы! Вот так и позволили перебить почти всех христиан в Турции.

— Стараются, чтобы люди забыли о Боге, а сами создают новых богов, своих собственных.

— Да… Вы знаете, что недавно рассказала нам Наташа, придя из детского садика?

— Что такое?

— Пришла и говорит: "Сегодня тетя Таня объясняла нам, как сильно мы должны любить Сталина. Все, что есть хорошего, это все от Сталина! Детский садик и игрушки, и книги, все от него! Он нам к Новому году пришлет елку и подарки. Хорошая погода, солнышко светит, потому что так велел Сталин, птички поют, это потому, что он велел им петь!" Сережа ей говорит: "Ты, наверно, неправильно поняла тетю Таню. Солнышко и хорошая погода и птички были всегда, задолго до того, как родился Сталин, да и все мы. Никто из людей, даже Сталин, не могут заставить светить солнышко или петь птичек. Если он пришлет вам подарки и елку к Новому году, это хорошо, хотя елку мы и сами для тебя сделаем".

— Ну и паршивцы, чему учат детей!

— Этого и нужно ожидать, посылая детей в школу. Хорошо, что иногда говорят такую чепуху, которую безопасно опровергать.

На заводе у нас случилось очень неприятное событие: уволили без предупреждения кадрового рабочего, уволили, как не справившегося с работой. Увольнение было незаконным, и рабочий подал жалобу в КРК. До того как мы собрались разбирать его жалобу, ко мне пришел председатель ФЗК и спросил:

— Что, Петухов подал вам жалобу на неправильное увольнение?

— Подал. Его должны будут восстановить, это вопиющее нарушение закона.

— Вы его не защищайте.

— Почему? — удивилась я. — Ведь он член профсоюза и я обязана его защищать.

— Видите ли, тов. Богдан, на самом деле его уволили с согласия ФЗК и парткома, не за то, что он не выполнял нормы, а за то, что он агитировал среди рабочих против стахановского движения. Таких мы не можем поддерживать, их нужно гнать с производства в три шеи!

— Почему же ему прямо не сказали, за что его увольняют? Как могу я сказать члену профсоюза, что КРК его защищать не хочет?

— Я ему сказал, так и вы скажите: пусть он вдет к чертовой матери, пусть она его защищает, а не ФЗК! Он, стервец, знает, за что его уволили, и хочет поднять скандал около этого дела. Если он не успокоится, мы его дело передадим в спецотдел. У него брат кулак, сосланный в Сибирь. Он работает у нас на мельнице больше двадцати лет, поэтому-то его и уволили "по-хорошему" и он может найти себе работу в другом месте. Это увольнение будет ему уроком; а не захочет уйти по-хорошему, пусть тогда пеняет на себя!

— Что же он говорил против стахановцев?

— Он сказал молоденькой стахановке: "Ты что это из сил выбиваешься, нормы перевыполняешь? Нет у тебя стыда, что ли, перед товарищами? Из-за тебя, паршивки, нам всем нормы повысят". Подошли другие рабочие и поддержали его (им я тоже сделал нагоняй!), бедная девочка пришла ко мне жаловаться и чуть не плакала. Это я и посоветовал директору его уволить.

— Может быть, девочка, того, немного преувеличивает? Ожидала услышать похвалу за свой трудовой подвиг, а он не одобрил. Мы можем ему сделать выговор… Строгий выговор, и тогда это будет ему уроком. А так все же нельзя, его увольнение — нарушение трудового законодательства, мы обязаны его защищать.

— Самая первая обязанность профсоюзов — это строить социализм в нашей стране для блага всех рабочих, и если отдельные личности мешают, их нужно к ногтю! Стахановское движение поддерживается и поощряется профсоюзами и он, как член профсоюза, должен тоже поддерживать. Понятно? Вот мы с вами и должны действовать в согласии с этой установкой нашей партии.

Возражать против всякого рода партийных "установок" — это все равно, что заказать себе билет в концлагерь, и я больше не стала с ним спорить.

На другой день мне было стыдно смотреть в глаза пожилому, интеллигентному рабочему, который, как-никак, а все же выбрал меня защищать его интересы, и говорить, что я ему помочь не могу. Мне хотелось бы выразить ему сочувствие и объяснить, что его дело партком может раздуть до необходимых размеров и передать в спецотдел. Но я побоялась, что он ответит мне оскорблением, на его лице было ясно выражено презрение. Боже мой, как противно!

Я не могла утерпеть и рассказала об этом случае Якову Петровичу.