Недавно директор получил письмо от Якова Петровича и дал мне его почитать. Я. П. писал, что его отряд попал в немецкое окружение где-то на севере (название места было зачеркнуто цензурой) и он с несколькими товарищами прорвался через фронт. Они под обстрелом переплыли реку, и, как он выразился: "Мы вгорячах даже не заметили, какой холодной была вода!" Потом несколько ночей, голодные, они пробирались через места, занятые немцами, пока не догнали отступившие советские части. Теперь он уже в другой части и снова собирается идти в бой.

Меня его письмо очень удивило. Я не ожидала, что он с таким большим риском будет убегать от немецкого плена. Возможно, на фронте что-то было не так, как мы себе представляли. Очевидно, для Я. П. опасность плена представлялась большей, чем та, на которую он рискнул, чтобы избежать его. Мне припомнились утверждения Алеши, что немцы уничтожают русских пленных. Неужели в этом может быть какая-то доля правды?

Немцы уже стоят под Ростовом много недель, но в городе уже не ждут, как в первые дни, что не сегодня, так завтра, они займут его. Нас регулярно бомбят, и мы каждый день слышим о случаях ужасной, насильственной смерти городского населения. Кажется, этому не будет конца, и у жителей уже выработались определенные условные рефлексы в момент опасности действовать не задумываясь. На днях утром началась бомбежка и раздался знакомый визг падающей бомбы. Прежде чем раздался взрыв, я оказалась под столом, за которым только секунды до этого работала, и я совершенно не помню, как это случилось! Одна моя хорошая знакомая, услышав свист падающей бомбы, тоже не помня как оказалась над колыбелькой ребенка в другой комнате. Бомба разорвалась недалеко и вылетевшие оконные стекла так сильно поранили ей спину, что пришлось пару дней пролежать в госпитале. Ребенок, которого она загородила, остался невредим. Близость фронта также позволила нам наблюдать очень интересные военные действия: раз, почти над самым нашим домом завязался воздушный бой. Советский "ястребок" напал на немецкий бомбовоз, сопровождавшийся "стервятником". Битва была настолько увлекательной, что мы, забыв об опасности, оставались на улице и следили за борьбой до конца. Наша авиация уже немного оправилась от поражения первых дней войны, и советский истребитель был достойным противником немца, они дрались, как молодые петухи, и вся их тактика хорошо была видна снизу. Я даже думаю, для самих летчиков это было как бы спортивным состязанием, хотя в конце концов один из них потерял при этом состязании жизнь. В другой раз я видела, как снаряд зенитки попал в тяжелый самолет; самолет буквально распался на куски в воздухе, из подбитого самолета выбросился летчик с парашютом и долго медленно и плавно спускался на землю.

Ту часть города, где мы жили, не бомбили, но очень часто бомбили лежавший на другой стороне Дона Батайск, и мы считали, что безопасно выходить во время тревоги и наблюдать воздушные бои над Батайском, считали это до тех пор, пока несколько человек по соседству не были ранены осколками зенитных снарядов!

Однажды утром раздался сигнал воздушной тревоги и отбоя не давали целый день. На другой день — то же самое, и мы поняли, что дело приближается к концу. Первые два-три дня нам казалось, что бомбят без всякого плана, просто разрушают город, но потом выяснилось, что бомбят те части, где расположены госпитали, радиостанция, ж-д узел, ГПУ и т.п. Бомбили также улицы, ведущие к Дону, где в это время начали наводить понтонные мосты. Наш комбинат после "шока" первых дней бомбежки опять начал работать почти нормально. Жившие поблизости рабочие охотно приходили на работу, так как в столовой хорошо кормили, перестали жалеть муку и макароны для столовой! Кроме того, многие надеялись, что в последнюю минуту будут раздавать муку и макароны рабочим, чтобы не оставить немцам.

Сережа несколько раз во время обеденного перерыва в бомбежке (такой бывал регулярно каждый день!) ходил в университет и получил приказ готовиться к эвакуации в Махач-Кала.

Немцев мы не боялись и бежать из собственного дома нам не хотелось, но если бои за Ростов затянутся, как они затянулись за Сталинград, сидеть здесь будет невозможно, и мы стали собираться в дорогу. Многие жители очень раздражены действиями городских властей. Власти все время уверяли жителей, что Ростов сдан немцам не будет и говорить или собираться в эвакуацию было опасно, могли пришить кличку "паникер" или "пораженец", и даже арестовать за подрыв доверия к силам Красной армии. Теперь же, когда мосты через Дон разрушены, а дороги, ведущие к переправам, все время бомбят, населению вдруг предложили уходить пешком. Как всегда, рупором сов. власти оказалась наша уполномоченная по клетке. Раз, когда мы сидели в подвале, во время особенно близкой бомбежки, она спросила меня:

— Тов. Богдан, вы когда же собираетесь уходить?

— Мы уедем вместе с университетом, нам обещают дать транспорт. Или с комбинатом, ведь наш комбинат еще работает.

— На транспорт теперь надеяться трудно, надо уходить пешком.

— Пешком далеко не уйдешь под обстрелом да еще с детьми, — сказал кто-то из соседей.

— Нужно уходить ночью. Ночью не так опасно. Вы знаете, как было в Финляндии? Мой брат был там, когда занимали Выборг, вступили наши войска в город, а в нем ни одной живой души! Вот как поступают настоящие патриоты! Брат рассказывал, что это произвело громадное впечатление на красноармейцев. Вот так и мы все должны показать немцам наши истинные к ним чувства.

— А вы когда же уходите?

— Мы будем уходить последними. Мой муж, как вы знаете, в противопожарной команде нашего района; мы уйдем вместе с отступающими войсками.

Надежды наших рабочих на получение муки и макарон оказались не напрасными. Раз ко мне в контору пришел председатель ФЗК и сказал:

— Мы с директором решили раздать часть муки и макарон рабочим. Город, видимо, не удержим, и если рабочие эвакуируются, так все равно многие семьи останутся. А уничтожить успеем ли? Есть приказ уничтожить все запасы в последнюю минуту, а кто ее угадает, эту последнюю минуту?

— Я думаю, раздать населению — для немцев от этого такая же польза, как и от уничтожения, они ее и зубами потом не вырвут.

Мы все слышали, что есть приказ поджечь фабрику перед отступлением и все боялись, что ее подожгут вместе с мукой и макаронами. Я даже слышала, что некоторые рабочие поговаривали о том, чтобы не дать сжечь. Однажды машинист, как бы между прочим, сказал мне:

— Вот, отступая, жгут и уничтожают добро, а что проще, скажем на мельнице, вынуть золотники из паровой машины и ни одна немецкая гадина не сможет пустить без них мельницу. Тем более, наша машина старомодная, пойди, найди теперь такие золотники! А когда наши возвратятся, мельницу можно будет привести в порядок за несколько часов.

— Конечно, есть много способов вывести из строя мельницу и без ее разрушения, только, к сожалению, с нами не будут советоваться, когда придет время.

— А вы не сможете посоветовать директору?

— Я думаю, и у него спрашивать не будут, просто дадут подробные инструкции, как поступить.

Директор сказал мне, что муку будут развозить сегодня ночью. Я живу очень близко к фабрике и мне привезли одной из первых: мешок муки и целый ящик макарон! О раздаче муки предупредили всех, и некоторые рабочие хотели приехать с тачками и самим забрать продукты, но им не позволили, боясь, что этим будет дан толчок окружающим жителям начать грабить.