— Ясно, изменилось, только эту заботу уж вы предоставьте мне, — заявила Амариллис Лугоцвет, и похоже было, что к ней снова возвращаются спокойствие и уверенность. — Я целых сто лет провела в путешествиях… — Тут Альпинокс увидел, как она, нимало не таясь, сделала несколько магических жестов над миской с луковицами нарциссов.

— Цветы будут охранять мой дом даже лучше Евсевия, — сказала она, все еще обуреваемая противоречивыми чувствами: хоть ею и завладела уже былая страсть к путешествиям, прощание с домом давалось ей тяжело. — Пусть уж это будет моя забота, — повторила она, снова сосредоточив свои мысли на том, что ждало их в ближайшем будущем. — Во всех моих путешествиях… не подлежит сомнению, что мы там освоимся, в конце концов везде найдутся друзья.

— Я со спокойной душой предаюсь в ваши руки, почтеннейшая, — с улыбкой сказал Альпинокс, поклонился и поднял рюмку за ее здоровье. — Не считая того немногого, что под силу моим чарам в самых бедственных случаях.

— Как вы меня находите в таком виде? — спросила через минуту Амариллис Лугоцвет. Она была теперь одета в цветастое шелковое платье с подчеркнуто прямыми, благодаря ватным подкладкам, плечами, какие в прошедший сезон носили курортницы-иностранки, и даже поля ее соломенной шляпы сделались широкими и изогнутыми, соответственно моде.

Альпинокс поднял брови, одобрительно закивал головой и нагнулся, чтобы разглядеть ее чудные спортивные полуботинки, после чего сказал:

— Вам все к лицу, почтеннейшая, что бы вы ни надели. Никогда бы не подумал, что в этих дурацких новомодных тряпках можно так хорошо выглядеть.

Амариллис Лугоцвет взглянула на него с подозрением:

— Что это значит?

— То и значит, что я сказал, то и значит. Только вот…

— Так я и думала, что вы найдете, к чему придраться. Что ж, не стесняйтесь, давайте ваши критические замечания… в конце концов едем-то мы вместе. По этой причине, только по этой причине, я предоставляю вам право давать мне советы касательно моего костюма.

— Успокойтесь, почтеннейшая, я бы никогда не осмелился… — Альпинокс виновато улыбнулся, словно ему предстояло признаться в чем-то постыдном. — Я только хотел сказать, что это платье, пожалуй, слишком легкое для пресловутого лондонского тумана. Как вы знаете, сейчас осень. Я правда путешествовал всегда только вдоль главных альпийских хребтов, но заглядывал почти во все поперечные долины, вплоть до предгорий, и благодаря этому научился разбираться в макросиноптической ситуации. Поэтому-то я и принимаю во внимание…

— Конечно, на сей раз вы совершенно правы, — перебила его Амариллис Лугоцвет. — Глупо, что я сама об этом не подумала.

Она выскользнула в соседнюю комнату, Альпинокс же, допив можжевеловку, и сам приступил к изменению своего внешнего облика. Через несколько минут он оказался в темно-сером костюме, который сидел на нем как влитой, — самый модный лондонский портной не сшил бы лучше, — а длинное темное пальто и подходящая к нему шляпа из мягкого фетра лежали наготове рядом на стуле.

Тут как раз вернулась Амариллис Лугоцвет — в дорожном костюме в серую полоску, в мягкой фетровой шляпе и темном пальто, перекинутом через руку. Один взгляд друг на друга — и оба расхохотались.

— И всегда-то я попадаюсь на вашу удочку, — воскликнула Амариллис Лугоцвет с наигранной досадой, втыкая себе в петлицу нарцисс. Придирчивым взглядом она оглядела Альпинокса. — Вы совсем не так плохо знаете свет, как хотите показать, — одобрительно заметила она.

Вдруг она стала испуганно озираться и громко звать Макса-Фердинанда. Песик вначале так заразился лихорадкой дорожных сборов, что повсюду совался и лез под ноги, тяжело дыша и покряхтывая, — он был уже очень стар, — но с некоторых пор его почему-то не было видно. Амариллис Лугоцвет искала, искала, пока не обнаружила его под столом — он лежал бездыханный. Она осторожно вытащила его оттуда, положила к себе на колени и стала нежно гладить по шерстке, еще взъерошенной от смертной муки.

— Этого же не может быть, — приговаривала про себя Амариллис Лугоцвет. — Он должен был прожить еще, по крайней мере, год. Неужели на него так подействовала дорожная лихорадка?

Потом она понюхала его мордочку и вскочила.

— Амариллий, — воскликнула она, — он добрался до амариллия!

Она положила мертвого Макса-Фердинанда на подушку и поспешила на кухню, где нашла открытый тигель. Плотно закрыв, она спрятала его в свою новую кожаную сумку.

— Сколько раз я ему говорила, чтоб он не смел даже нюхать! — горестно и обиженно причитала она. — И вот, пожалуйста. Он просто этого не понял. А говорят, мы имеем власть над животными.

— Мне очень жаль, — проговорил Альпинокс, — что вам приходится теперь прощаться и с этим столь дорогим вашему сердцу спутником.

Амариллис Лугоцвет еще раз взяла на руки мертвое тельце и стала его гладить. Потом повернулась спиной к Альпиноксу, и, повинуясь ее магическому знаку, земля у нее под ногами разверзлась и забрала обратно то, что принадлежало ей по праву.

Когда она с отрешенным видом снова оборотилась к Альпиноксу, он сказал:

— Путешествие наверняка бы ему повредило. Его жизнь в этом воплощении шла к концу. Быть может, когда-нибудь этот год ему зачтется. Вы не должны ни в чем себя упрекать.