Она вдруг схватила его за руку и принялась целовать мокрые холодные пальцы, как будто надеялась согреть их своими поцелуями.

Но Дарган отдернул руку и поспешно спрятал медальон под колет и нагрудник.

Ее поцелуи вызвали в груди странное чувство — сродни боли.

Уже смеркалось, и посему Дарган решил не двигаться в этот день дальше. Они отыскали небольшую пещеру, и только собирались войти в нее, как наружу выскочил мелкий коричневый паучок.

Недомерок, отбившийся от матери.

С этой тварью Дарган разделался одним взмахом меча.

Потом он схватил сосновую ветку, поджег ее от копыта коня и вступил внутрь.

Пещера оказалась круглой и сухой. А — главное — без единой трещины, так что забраться в нее можно было только через вход. Больше пауков внутри не было.

Дарган набрал сухостоя, несмотря на дождь, вполне пригодного для костра. Он сложил ветки, а Бешеный, ударив о камень копытом, поджег груду, да так, что она вся вспыхнула разом — будто облитая смолой.

— А что мы будем есть? — спросила Тейра.

Дарган поделился с ней трофейными сухарями и сыром. Девушка дрожала и никак не могла согреться даже сидя чуть ли не вплотную к огню — от ее мокрой одежды поднимался пар.

— Может быть, ты снимешь платье, и мы повесим его сушиться над огнем? — предложил алкмаарец.

Тейра отрицательно покачала головой.

— Чего ты боишься? Я же мертвец… — засмеялся Дарган.

Кажется, впервые, с тех пор как он очнулся в родном селении и увидел вокруг себя мертвецов, он смеялся. Ах нет, еще с Мораном они смеялись, когда стащили новые сапоги из сундука… Бедный Моран.

— Да нет, все нормально, — улыбнулась Тейра. — Я не боюсь… И мне уже не холодно.

Она тут же прекратила дрожать.

— Так куда ты теперь пойдешь? — возобновил прерванный разговор Дарган. — В земли Империи? Впрочем, мы и так уже на ее территории. Вот только здесь полно нежити и проклятых. Хочешь пробраться поближе к столице?

— Даже не знаю. Наверное — да.

— Это опасно. Имперцы нас не любят. Мы для них все еретики, поскольку не поклоняемся Всевышнему. Для жителей Империи главное — веришь ты в Небесного Отца или нет, а все остальное уже второстепенно.

— Но ведь людей создал не Всевышний, а его ангел Бетрезен, — заметила Тейра. — Разве не так?

— Так, конечно. Вообще все это очень странная история. — Как все алкмаарцы Дарган относился со скептицизмом к легенде о сотворении мира. — Всевышний так верил в своего первого, самого лучшего, самого прекрасного ангела Бетрезена, так гордился им, что доверил тому создание мира. И Бетрезен сотворил лучший из миров Невендаар. Потом боги Солониэль и Галлеан создали природу и эльфов, Вотан — населил горные отроги гномами, а напоследок сам Бетрезен лично изваял людской род. Говорят, у людей тогда ни в чем не было нужды. Но люди не могли жить в мире и довольстве, начались между ними вражда и война. И когда увидел Всевышний, во что превратились прекрасные земли Невендаара, он пришел в ярость и заключил Бетрезена в хаос Преисподней.

— Не больно-то справедлив был Всевышний к своему трудолюбивому ангелу, — заметила Тейра и покачала головой.

Платье ее почти совсем высохло, и подол даже начала дымиться.

Заметив это, Дарган наступил сапогом на дымящуюся ткань.

— Для имперцев мы еретики, — повторил Дарган. — Их ужасают наши обряды, наши беседы с душами предков. В Империи ничего не делается без благословления церкви. А церковь всегда ненавидела Алкмаар. Да и кем мы будем там, в Империи? Простолюдинами, ничтожными смердами, до которых нет дела ни рыцарям, ни властям.

— Но ведь крестьяне живут как-то… Что их защищает?

— Вера во Всевышнего, которой у нас с тобой нет. Ненависть к Бетрезену… — Он замолчал. Потрескивали ветви в костре, огонь дышал жаром в лицо. Дарган позабыл, что он уже не прежний. — Но наши предки предпочли не поклоняться ни Всевышнему, ни Бетрезену. Мы стали народом колдунов, каждый обладал своей магией, каждый рассчитывал только на себя и своих предков. Но не было того, кто объединил бы магические силы…

— А разве скипетр короля-жреца не должен был собрать магию воедино? — спросила Тейра.

— Скипетр? Не знаю… Может быть… Но не теперь.

Может, и так, может быть, Ашган в самом деле мог бы защитить свой народ. Мог, да не сумел.

Когда-то очень давно Алкмаар населяли кочевые банды разбойников. Каждая банда владела оазисом и оттуда устраивала набеги на деревеньки, что жались к берегам Альзона. В пору таяния снегов в Авлаарских горах река разливалась и, возвращаясь в свои берега, оставляла на земле толстый слой плодоносного ила. В ил сеяли овощи и пшеницу, а на залитых водой полях — рис. Но стоило собрать урожай, как с оазисов саранчой налетали разбойничьи банды и отнимали практически все — оставляли лишь жалкие крохи на полуголодную жизнь да семена на грядущий год. А зачастую и этого не оставляли. Тех, кто сопротивлялся, убивали. Молодежь, подрастая, уходила в разбойники, банды разрастались, прибрежные деревушки вымирали. Рано или поздно должен был наступить голод, и он наступил. В тот год умирали все — грабители, не находившие больше добычи, крестьяне, забросившие плодородные поля. Счастливые обладатели лодок и кораблей бежали либо в устье — на берега Горгового моря, либо плыли вверх по течению, за третьи пороги и, бросив лодки, уходили в Авлаарские горы и дальше — в Ништру.