Сам Трескин разговор вел со строителем «Ингерманланда» Василием Артемьевичем Ершовым. Командир был очень доволен своим кораблем, его мореходными качествами.

— Ну что вы, Павел Михайлович, — разводил руками Ершов. — Над этим типом кораблей трудилось не одно поколение лучших российских корабелов. Я лишь снял пенки с их трудов!

— Полноте! Ваша рука здесь чувствуется во всем. Особенно ж добротно сработан корабельный корпус!

После полудня резко увеличилось число встречных торговых судов. Старший офицер Истомин, во избежании возможного столкновения, велел расставить вдоль бортов дополнительных наблюдателей.

День заканчивался. Сумерки в такое время коротки, и скоро наступила темная ночь. Ветер по-прежнему был крепок. Порывы его то и дело хлестали людям в лицо поднятыми с гребней волн брызгами, пузырили брезент на палубе.

После ужина штурман Воронин раскатал перед командиром карту Скагеррака.

— Вот наше счислимое место! — ткнул он пальцем. — Но полностью быть уверенным в этом нельзя. Расчеты самые приблизительные. Ведь мы уже несколько дней не видели берега и были лишены возможности определить точное место по солнцу и звездам. К тому же течение в здешних местах непредсказуемое и нас могло отнести весьма далеко от расчетной точки!

— Сколько до ближайшего берега? — спросил Трескин настороженно.

— По карте до норвежского побережья полсотни миль, но на самом деле, думается, мы значительно ближе!

— Ладно, — подумав, произнес командир. — Двигаться далее в такой обстановке опасно. Следовать к берегу — тоже. Поэтому постараемся сохранить свое настоящее место, пока не изменится к лучшему погода!

Впоследствии, когда действия капитана 1-го ранга Трескина будет исследовать специальная комиссия, состоящая из самых высоких флотских авторитетов, она признает, что данное решение было весьма своевременным и грамотным…

Ворочая то вправо, то влево, «Ингерманланд» буквально крутился на одном месте, стремясь избежать возможных опасностей.

После ужина свободные от вахты и работ офицеры собрались в кают-компании. Говорили о надоевшей всем солонине с бобами.

— Василий Артемьевич! — обратился к подошедшему полковнику Ершову лейтенант Дергачев. — Вот вы везете в Петербург с собой холмогорскую корову, но, по-моему, пропадет она там средь столичных буренок зазря. Где ей со столичными тягаться! На нее там ни один бык порядочный не позарится!

— Отдайте корову на закланье! — поддержали Дергачева остальные со смехом. — На том свете вам сия щедрость зачтется!

— А, ладно! — махнул рукой Ершов. — Режьте мою холмогорочку! Что не сделаешь для пользы родного кораблика! Владейте, злодеи!

— Ну, Василий Артемьевич! Вы и впрямь наш добрый ангел! — обступили кораблестроителя обрадованные офицеры. — И корабль нам сладили, и с голоду опухнуть не дали!

С вахты пробили две склянки — девять часов вечера. Павел Михайлович Трескин в это время находился на юте, наблюдая за обстановкой. Сидя на бухте каната, он торопливо пил принесенный рассыльным чай, поглядывая в то же время по сторонам.

— Не нравится мне наше положение, — говорил он старшему офицеру Истомину, находившемуся тут же, — ох не нравится! Как слепые котята тычемся, а куда — не знаем!

В кают-компании за пустым столом сидели лейтенанты Дергачев и подсменившийся с вахты Александр Шигорин. Уставший Шигорин отодвинул в сторону тарелку с солониной:

— Надоело!

— Пойдем ко мне в каюту! — пригласил его Дергачев. — У меня где-то остался приличный кусок сыру, поужинать хватит!

Офицеры направились к выходу из кают-компании. Но в дверях столкнулись со спустившимся сверху штурманом Ворониным.

— Вы не видели Васильева? — обратился он к офицерам.

— Только что был здесь, но куда-то вышел, — ответил Шигорин.

— Хотел у него трубу зрительную взять, — с сожалением произнес Воронин. — Ладно, пойду посмотрю по каютам. По правому борту открылся огонь, а у меня труба ночного видения ни к черту!

Шигорин с Дергачевым понимающе кивнули. Еще несколько лет назад, будучи в Лондоне, лейтенант Яков Васильев потратил почти все годовые деньги — купил очень уж дорогую, но великолепную зрительную трубу, позволявшую довольно сносно видеть и в ночное время. И если ночью на «Ингерманланде» возникала необходимость, трубу всегда просили у Васильева; лейтенант никогда не отказывал.

На верхней палубе события разворачивались следующим образом. Обнаружив вдалеке огонь, командир корабля предположил, что это светит встречное судно. Капитан Трескин ошибался: то светил маяк! Однако какие-то сомнения в его душе все же оставались.

— Что-то этот огонь мне не нравится! — повернулся Трескин к вахтенному начальнику.

— Да и мне тоже, — отозвался лейтенант Андреев. — Какой-то странный огонь. Откуда у купца фонари с рефлектором?

Тогда-то и послал командир штурмана вниз за хорошей зрительной трубой.