На вантах же люди висели гроздьями. Более полусотни матросов, офицеров, женщин и детей собралось на крюйс-марсе — небольшой деревянной площадке, расположенной в верхней части бизань-мачты. Здесь буквально лежали друг на друге в два, а то и в три ряда. Один на другом, без разбора. Многие были раздеты, такими их застало крушение. Надо ли говорить, что смерть забирала их первыми. От холода и жестокой усталости многие впадали в забытье и падали, падали, падали… Так погиб любимец кают-компании весельчак и балагур лейтенант Федор Андреев, до самой последней минуты подбадривавший товарищей. Так погибли многие другие.

А волны по-прежнему неистовствовали. Пенные верхушки уже лизали бизань-ванты почти в самой середине. Спасаясь, люди отступали. И чем выше они поднимались, чем меньше оставалось для них места, тем чаще они срывались вниз.

В поисках спасения шли на самые невероятные предприятия. Так, один из офицеров обратил внимание, что у судового колокола возится матрос, стоя по грудь в воде. То был канонир Шефер.

— Что ты делаешь? — изумился изумленный офицер, разглядывая немыслимое сооружение, над которым трудился матрос.

— Домик, ваше благородие! — отвечал тот, отплевываясь от набегавшей волны и с яростью продолжая отдирать очередную доску от корабельной обшивки.

— Но зачем он тебе? — еще больше дивился спрашивающий.

— А лягу в него, как совсем немочно станет, да и поплыву, куда окиян понесет, авось куда и вынесет!

Вскоре неуклюжее сооружение, более всего напоминавшее гроб, было кое-как сбито гвоздями и для верности обмотано обрывками веревки. Но воспользоваться результатами своего труда матросу так и не удалось: волна разнесла его ящик в щепки. Можно только догадываться, что было бы с предприимчивым канониром, пустись он в своем «гробу» в самостоятельное плавание.

— Слава те, Господи, что уберег от сей затеи! — перекрестился матрос и полез на ванты. — Буду теперича здесь смертного часа дожидаться!

— Смотрите, смотрите! — раздался внезапно сверху чей-то взволнованный голос.

Люди медленно приподнимали головы:

— Что? Где?

— Да вон же! Паруса! Паруса!

В сером мареве непогоды отчетливо белели пятнами паруса Они быстро увеличивались в размерах — приближались! Сразу три судна держали курс прямо к «Ингерманланду».

— Неужели все уже позади?! — радостно выкрикнул кто-то.

— Ура! — гремело над бизань-мачтой.

— Ура! — донеслось с отрезанного от остальных бушприта

На мачте видели паруса только те, что был лицом к ним. Другие из-за тесноты просто не могли повернуться и лишь нетерпеливо спрашивали:

— Ну что там?

— Что за суда и куда плывут?

— Скоро ли?

— Да, да! Они правят прямо на нас! — отвечали им и тем самым еще более разжигали нетерпение большинства.

Скоро суда (а это оказались небольшие, но достаточно мореходные лоцботы) сблизились с «Ингерманландом» почти вплотную и стали подходить к корме.

Спасавшиеся на бушприте, думая, что их по какой-то причине не заметили, кричали на проходившие мимо суда:

— Спасите! Мы здесь! К нам! К нам!

Люди махали шляпами и кафтанами. Несколько человек, думая, что с бушприта снимать не будут, взялись, невзирая на опасность, через волны пробираться на ют. Они почти сразу погибли.

Боцман Завьялов с тремя матросами решился на предприятие весьма рискованное. Они забрались в брошенную на палубе и вконец разбитую шлюпку-«восьмерку». Завьялов твердой рукой развернул ее на очередном накате, а следующий вал перебросил «восьмерку» в море. Гребли попавшимися под руки банниками и обломками досок. Несколько раз наблюдавшим с корабля казалось, что шлюпку вот-вот опрокинет волнами. Но всякий раз в последнюю долю секунды Завьялов успевал вывернуть ее из-под удара. Опытнейший боцман еще раз доказал, что не зря на всем флоте пользовался славой искусного моряка Не многие знали, что Завьялов пустился в свое рисковое плавание не ради собственного спасения. Боцман хотел, пробравшись на одно из проходящих рядом суденышек, подсказать тамошним морякам, как способнее спасать людей с корабля, где борт менее поврежден и где можно наладить канатную дорогу. Потому-то, оставив на попечение товарищей жену с сыном, и кинулся Завьялов в объятия бушующей пучины.

Через несколько минут «восьмерка» поравнялась с первым из лоцботов. По «Ингерманланду» пронесся вздох облегчения:

— Слава те господи! Хоть кто-то уже спасся. Сейчас и за нас примутся!

Радость русских моряков оказалась преждевременной. Лоцботы и не думали заниматься спасением людей с гибнущего корабля. Но и это не все! Первый из ботов, к которому кое-как подгребла завьяловская шлюпка, наотрез отказался принять к себе на борт моряков. Та же история повторилась и со вторым ботом. Теперь у Завьялова с товарищами оставалась последняя надежда — третий лоцбот. Если и его капитан откажет в спасении, то четырем смельчакам не останется ничего, кроме смерти. Сил вернуться уже не было! Капитан третьего лоцбота, сжалившись, все же принял на борт матросов со шлюпки. И только боцман Завьялов последним покинул ее, как «восьмерка», клюнув несколько раз в воду носом, камнем пошла на дно…

Едва вступив на палубу судна, боцман бросился к капитану, чтобы попытаться убедить его в необходимости спасения людей с тонущего корабля.

— Там женщины и дети! — убеждал он бородатого кэптэна.

Однако тот безмолвствовал, попыхивая трубкой. Капитана лоцбота, как и двух его коллег, волновало сейчас иное: вместе спасения погибавших команды лоцботов вылавливали матросские койки!

Морская история знает не так уж много примеров, когда гибнущим отказывалось в спасении ради самой дешевой наживы. Ингерманландцам довелось познать и это!