Все еще разглядывая письмо, Майрон услышал звонок мобильника. Он выругался про себя, но на этот раз определитель номера высветил на дисплее имя Эли Уайлдер. Майрон улыбнулся и ответил:

— Служба жеребцов.

— Господи, а если бы звонил кто-нибудь из моих детей?

— Тогда я выдал бы себя за торговца лошадьми.

— Торговца лошадьми?

— Или как там называют людей, которые ими торгуют.

— Во сколько твой самолет?

— В четыре.

— Ты сейчас занят?

— А что?

— Детей не будет дома еще час.

— Ого!

— Я тоже так думаю.

— И ты предлагаешь маленький, но чудный трах?

— Именно. — Она помолчала. — Чудный?

— Мне потребуется время, чтобы доехать.

— Понятно.

— И нам придется это сделать по-быстрому.

— А разве это не твой профиль?

— Ты меня обижаешь.

— Я просто пошутила. Жеребец.

— На лошадином языке это означает «Я уже мчусь».

— Вот и чудно! — подвела черту Эли.

Когда он постучал в дверь, ее открыла Эрин.

— Привет, Майрон.

За ее спиной Эли пожала плечами.

Майрон вошел в дом, а Эрин направилась на второй этаж. Эли подошла к нему и прошептала:

— Она опоздала на театральный кружок и решила не ходить вообще.

— Понятно.

— Мне очень жаль.

— Все бывает.

— Мы можем найти укромное место и пообниматься.

— И я смогу тебя потрогать?

— Я обижусь, если ты не захочешь.

Он улыбнулся.

— Что? — спросила она.

— Просто вспомнилось.

— Что именно?

— Слова, произнесенные вчера Эсперансой, — ответил Майрон. — Men tracht un God lacht.

— Это по-немецки?

— Нет, на иврите.

— И что это значит?

— «Если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах».

Она повторила за ним.

— Мне нравится.

— Мне тоже.

Он обнял ее и заметил, как сверху за ними наблюдает Эрин. Она не улыбалась. Майрон встретился с ней взглядом и подумал об Эйми, о том, как она растворилась в ночи, и о своем обещании молчать.

До вылета у Майрона еще оставалось время.

Он зашел в кофейню «Старбакс» в центре города. Бариста, принявший у него заказ, действовал размеренно и неторопливо, что стало уже характерной особенностью сотрудников этой сети. Когда он передавал Майрону напиток с таким видом, будто перемещал в пространстве целый земной шар, двери в кофейню распахнулись, и при виде вошедших бариста в изнеможении закатил глаза.

Их было шестеро, и они шагали, будто пробирались по глубокому снегу, опустив головы, хлюпая носами и постоянно ощупывая свои лица. Четверо небритых мужчин и две женщины, от которых исходил ужасающий запах.

Городские сумасшедшие. В прямом смысле этого слова. Ночи они обычно проводили в психиатрической клинике «Эссекс пайнз», находившейся в соседнем городке. Их предводителя, который всегда возглавлял шествие, звали Ларри Кидуэлл. Компания целыми днями слонялась по городу. Жителям Ливингстона они были известны как «чокнутые». Майрон недобро подумал о них как об эксцентричной рок-группе, которой подошло бы название «Литиевый Ларри и его Больная пятерка».

Сегодня они были не такими вялыми и апатичными, как обычно, что указывало на предстоящий в ближайшее время курс терапии в «Эссекс пайнз». Ларри был очень возбужден. Он подошел к Майрону и махнул рукой.

— Привет, Майрон! — громко произнес он.

— Как дела, Ларри?

— Тысяча четыреста восемьдесят семь планет в день сотворения мира, Майрон. Тысяча четыреста восемьдесят семь. А у меня в карманах пусто. Ты понимаешь, что я говорю?

Майрон кивнул:

— Я тебя слышу.

Ларри Кидуэлл подался вперед. Из-под его шляпы как у Индианы Джонса свисали длинные тонкие волосы, лицо было покрыто шрамами, а потертые синие джинсы болтались ниже пояса.

Майрон тронулся к выходу.

— Удачи тебе, Ларри.

— Тебе тоже, Майрон. — Он протянул ладонь для рукопожатия.

Остальные участники процессии неожиданно напряглись и не сводили с Майрона широко раскрытых, лихорадочно блестевших глаз. Майрон протянул руку. Ларри крепко схватил ее и вплотную наклонился к Майрону. Изо рта у него ужасно пахло, что было неудивительно.