С осени 1941 г. в окрестности деревни М.Тростенец (тогдашний колхоз имени К. Маркса) стали прибывать первые транспорты со смертниками. Возможно, место было выбрано неслучайно. Еще в июньские дни 1941 г. части НКВД конвоировали по Могилевскому шоссе колонны арестованных из минских тюрем, а так жертв энкавэдэшной «зачистки» первых дней войны.

Конвоировали не дальше ближайшего леса, а это и были окрестности Тростенца. Ранее, в конце 1930-х гг., по свидетельствам очевидцев, были отселены хутора, и севернее урочища Благовщина часть территории вблизи Могилевского шоссе отошла под охраняемый НКВД объект. Оттуда по ночам нередко доносились выстрелы.

Под Минском в урочище Благовщина не только фашисты расправлялись с мирными гражданами, здесь также немало «положили» своих соотечественников в предвоенные годы энкэвэдисты, расстреляли попавших в плен к фашистам в первые дни войны советских солдат и офицеров.

Известно, что перед вступлением оккупантов в Минск все заключенные и находящиеся под следствием за совершение так называемых «контрреволюционных преступлений» были выведены из города несколькими колоннами по 2–4 тысячи человек. 25 июня одна из колонн была расстреляна в районе Благовщины, другая 26 июня за Червенем. Аналогичные расстрелы были произведены в июне 1941 г. и в ряде населенных пунктов Беларуси.

Для ответа на вопрос, как это было, приведу фрагменты воспоминаний узника минской внутренней тюрьмы НКВД Цодика, которого опросил А. Майсеня в начале 1990-х гг.

Заключенные, давно ожидавшие команды покинуть тюрьму, потянулись друг за другом в освещенный створ двери. Цодик тоже подхватился с нар и пристроился к выходящим. По всему этажу и на лестничных клетках стояла усиленная охрана. Еще из 3–4 камер выходили заключенные. Охранники торопили, подгоняли без конца, матерясь и угрожая. Вместе со всеми Цодик вышел на улицу.

Колонна тронулась с места, крытые машины одна за другой выползли из тюремных ворот на ночную минскую улицу. Ехали медленно — то и дело приходилось обгонять марширующие в ночи воинские части; стучали об асфальт тысячи солдатских сапог, громыхали артиллерийские орудия, гудели моторы. В этот гул постоянно врывались зенитные залпы, глухой раскат стреляющих пушек. На ходу сигналя и маневрируя, колонна, наконец, вырвалась из уличной сутолоки на Могилевское шоссе. Машины пошли быстрее, но и здесь то и дело приходилось притормаживать, чтобы вписаться в поток людей и техники, катившей вниз по шоссе.

Ехали по шоссе минут тридцать, внезапно машину слегка накренило на левый бок, она ткнулась носом вперед и съехала с шоссе, затрясшись неровной дрожью по ухабам и выбоинам проселочной дороги. Звуки колонны беженцев на шоссе удалялись, потом и вовсе затихли. Среди заключенных в машине нарастало напряжение.

Скоро машина сбавила ход, покатилась по склону вниз, а через минуту застыла на месте. Раздалась команда, было слышно, как сзади спрыгивали наземь охранники с собаками — один, второй, третий. Вот целое отделение их пробежало с той стороны, где сидел Цодик. Взвизгнули замки, задний борт опрокинулся. «Слезайте по одному и быстро!».

Светало. Цодик протолкнулся к заднему борту и спрыгнул вниз, пристроился к своей группе. Вслед за ним спрыгивали другие, у Цодика было время оглядеться. Они оказались на краю неширокой ложбины, поросшей молодым сосняком и кустарником.

Кругом, метрах в пятидесяти, стоял лес — сосны вперемежку с елями, береза, ольха. В редких просветах виднелось поле с поднявшейся рожью. Если считать время в дороге, то это было не так уж далеко от Минска — от силы километров двадцать.

Возле каждой машины стояло наготове выстроенное подразделение охранников с собаками. Натренированные овчарки злобно рычали. Казалось, они были готовы разорвать в клочья этих сбившихся, жалких людей. Когда последние заключенные оказались на земле, всех выстроили в шеренгу по двое, Цодик оказался вторым номером, стоял в задней линии.

Двое охранников приволокли откуда-то куски проволоки. Последовала команда: «Руки назад, держать за спиной». Охранники ходили по рядам — один подавал проволоку, второй схватывал ею запястья рук и быстрым движением закручивал концы.

Вскоре донесся топот. От группы заключенных возле второй машины отделился высокий молодой парень и рванул в сторону леса, потом крики охраны: «Стой, сволочь! Куда?!». Лай спущенных собак, выстрелы — все одновременно. Не успев отбежать метров двадцать, парень споткнулся, качнулся из стороны в сторону и, раскинув руки, словно пытаясь удержаться за воздух, рухнул лицом вниз. Налетевшие псы вцепились в спину. Но беглецу было уже все равно. Он был мертв.

Все вышло так неожиданно, так просто и так жестоко, что заключенные стояли в глубоком потрясении. Обреченность, страх и бессилие прочно сковали их сознание.

«Так будет со всеми, кто попробует бежать!» — прокричал перед строем начальник охраны, заталкивая в кобуру пистолет. Он успел выстрелить по бегущей мишени. И, кажется, остался доволен своим выстрелом. «А чего этих сволочей, врагов народа, жалеть, сегодня была команда их всех истребить ночью, нечего с ними возиться. Немец на подступе к Минску, вот это страшно. А оставишь их в живых, перебегут к немцу».