Шрифт:
— Не пойду, — сказал убогой, — все одно: проси, не проси — не даст он быков.
— Ступай! Теперь брат в большой радости, родила у него хозяйка сына, авось не откажет.
Пошел убогой к богатому, выпросил пару быков и поехал на поле, распахал свою десятину, посеял, забороновал, управился — и домой. Едет дорогою, а навстречу ему старец:
— Здравствуй, доброй человек!
— Здорово, старик!
— Где был, что делал?
— Поле пахал, рожь засевал.
— А быки чьи?
— Быки братнины.
— Твой брат богат, да немилостив. Выбирай, что знаешь: или сын у него помрет, или быки издохнут.
Подумал-подумал убогой: жалко ему и быков и сына братнина, и говорит:
— Пускай лучше быки подохнут.
— Будь по-твоему! — сказал старик и пошел дальше.
Стал подъезжать убогой брат к своим воротам, вдруг оба быка упали на землю и тут же издохли. Горько он заплакал и побежал к богатому.
— Прости, — говорит, — без вины виноват! Уж такая беда стряслась: ведь быки-то пропали!
— Как пропали? Нет, любезной! Со мной так не разделаешься, заморил быков, так отдавай деньгами.
Откуда у бедного деньги? Ждал-пождал богатой и повез его к праведному судье.
Едут они к праведному судье, и попадается им навстречу большой обоз, тянется по дороге с тяжелою кладью, а дело-то было зимою, снега лежали глубокие. Вдруг ни с того, ни с сего заупрямилась одна лошадь у извощика, шарахнулась в сторону со всем возом и завязла в сугробе.
— Помогите, добрые люди! Выручьте из беды! — стал просить извощик.
— Дай сто рублев! — говорит богатой.
— Что ты! Или бога не боишься? Где взять сто рублев?
— Ну сам и вытаскивай!
— Постой, — говорит убогой, — я тебе задаром помогу.
— Соскочил с саней, бросился к лошади, ухватил за хвост и давай тащить: понатужился и оторвал совсем хвост.
— Ах ты, мошенник! — напал на него извощик, — ведь конь-то двести рублев стоит, а ты хвост оборвал! Что я теперь стану делать?
— Эх, брат, — сказал богатой извощику, — что с ним долго разговаривать? Садись со мной да поедем к праведному судье.
Поехали все трое вместе, приехали в город и остановились на постоялом дворе. Богатой с извощиком пошли в избу, а убогой стоит на морозе. Смотрит — копает мужик глубокий колодезь, и думает: «Не быть добру, затаскают, засудят меня. Эх, пропадай моя голова!». И бросился с горя в колодезь, только себя не доконал, а мужика зашиб до смерти. Тотчас подхватили его и повели к праведному судье.
Стал судить праведный судия и говорит богатому:
— Убогой загубил твоих быков, жалеючи сына. Коли хочешь, чтоб он купил тебе пару быков, убей наперед своего сына.
— Нет, — сказал богатой, — пусть лучше быки пропадают.
[Сказка в издании Афанасьева не окончена. Вместо окончания издатель сообщил: «Дальнейшие решения судьи совершенно сходны с текстом лубочной сказки»].
Сколько я горя перелез
У меня было горя много; было мне жить нехорошо, вот как и теперь. Были у меня тройка коней, заведено все хорошее положение. Были извозы сильные, в Торопец пшеница шла. Поехал я в Вязьму, навалил пшеницы три куля на лошадь, в Торопец везть.
Дело было на масляную. Люди повезли обозом, а я остался, — что мне с ними? Кони у меня хорошие, останусь справить масляную!
Ну, справил я масляную, отгулял, в первый понедельник поехал я. А тулуп у меня надет был новый. Только заехал за Белую, бежит белка через дорогу. А была погода понастливая, понастик был.
— Эх! Штука хороша! Бежит тихо, пойду я ее поймаю, в город продам и погуляю там, свезши пшеницу.
Поставил коней тройку на дороге, за ней отправился.
Она от меня не уходит, и поймать не поймаю. Она в лес, я за нею, она бегла, бегла, стало мне душно, я тулуп скинул, думаю: «Назад, пошедши да ее поймавши, возьму его».
Она с леса на лядо на чистое, я все-таки за ей: я-то замучился, да и она-то замучилась.
Деться ей негде. Стоит толстая осина на ляде, она на осину.
— Погоди ж! Я тебя поймаю теперь! Она с осины хошь свалится, убьется, все ж моей будет!
Я за ней на осину. Осина была двойчатка, толстая; я до двойчатки долез, хотел меж суков встать, а она дуплястая; я в тое дупло провалился, до самого корня. Тут-то я и сознался, что пропали мои кони, одежа, а я сам помру тут!
Сижу там день, свету не вижу никакого, и другой, вылезть никою нельзя, надо помирать там. На третий день рано подходит мужик к этой осине и с топором.