Вот однова отпросилась меньшая сноха и пошла к своему отцу, к матери и стала жаловаться на свекора:

— Такой-де лютой, ненавистной! Жить нельзя, совсем есть не дает, все ругается: «Ненаеды вы едакие!».

— Хорошо, — говорит ей отец, — я приду к вам в гости, сам посмотрю ваши порядки.

И погодя денек-другой, пришел он к старику вечером.

— Здорово, сват!

— Здорово!

— Я к тебе в гости. Рад ли мне?

— Рад — не рад, делать нечего, садись, так и гость будешь!

— Как моя дочушка живет, хорошо ли хлеб жует?

— Ништо, живет себе.

— Ну-ка, сватушка, соловья баснями не кормят; давай-ка поужинаем, легче говорить будет.

Сели за стол. Старик нарезал хлеба, сам не ест — сидит, все на снох глядит.

— Эх, сват, — говорит гость, — это не по-нашему: у нас нарезал хлеба да поел, еще нарезал — и то поел. Ну, вы, бабы молодые! Больше хлеба ешьте, здоровее будете.

После ужина стали спать укладываться.

— Ты, сват, где ляжешь? — спрашивает хозяин.

— Я лягу на кутничке.

— Что ты! Я тут завсегда сплю, — говорит старик: вишь, в куте у него спрятаны были яйца, хлеб и молоко. Ночью, как заснут в избе, он украдкою встанет и наестся вдоволь.

Сват это дело заприметил:

— Как хочешь, — говорит, — а я лягу на кутничке.

Вот улеглися все спать. В самую как есть полночь старик ползком-ползком да прямо в залавок — скрип! А гость еще с вечера припас про него ременной кнут: как вытянет свата раз, другой, третий — сам бьет да приговаривает:

— Брысь, окаянная! Брысь!

Пришлось старику не евши спать.

Вот так-то прогостил сват у свата целых три дня и заставил надолго себя помнить.

Проводил его старик и с тех пор полно — перестал у снох во рту куски считать.

Жила-была старуха, у нее сын Иван. Раз Иван уехал в город, а старуха одна осталась дома. Зашли к ней два солдата и просят чего-нибудь поесть горяченького. А старуха скупа была и говорит:

— Ничего у меня нет горяченького, печка не топлена и щечки не варены.

А у самой в печке петух варился. Проведали это солдаты и говорят между собой:

— Погоди, старая! Мы тебя научим, как служилых людей обманывать.

Вышли во двор, выпустили скотину, пришли и говорят:

— Бабушка! Скотина-то на улицу вышла.

Старуха заохала и выбежала скотину загонять. Солдаты между тем достали из печки горшок с похлебкой, петуха вынули и положили в ранец, а вместо него в горшок сунули лапоть.

Старуха загнала скотину, пришла в избу и говорит:

— Загадаю я вам, служивые, загадку.

— Загадай, бабушка.

— Слушайте: в Печинске-Горшечинске, под Сковородинским, сидит Петухан Куриханыч.

— Эх, старая! Поздно хватилась: в Печинске-Горшечинске был Петухан Куриханыч, да переведен в Суму-Заплеченску, а теперь там Заплетай Расплетаич. Отгадай-ка вот, бабушка, нашу загадку.

Но старуха не поняла солдатской загадки.

Солдаты посидели, поели черствой корочки с кислым квасом, пошутили со старухой, посмеялись над ее загадкой, простились и ушли.

Приехал из города сын и просит у матери обедать. Старуха собрала на стол, достала из печи горшок, ткнула в лапоть вилкой и не может вытащить. «Ай-да петушок, — думает про себя, — вишь как разварился — достать не могу». Достала, ан... лапоть!

Жил муж с женой.

Жена была ужасно ленива. Ей ничего не хотелось делать, и до того дошло у них, что не было рубашки.

Муж и говорит:

— Жена, что же ты не работаешь?

А жена отвечает:

— Мне некогда!

— Что же ты не прядешь?

— У меня мотовила нет; поди же ты сходи в лес, сруби дерево и сделай мне мотовило; я и стану прясть.

Муж взял топор и пошел в лес. А она ему и сказала, где и какое дерево срубить; а сама по другой дороге убежала; нашла пустое дупло, да в него села.

Муж приходит, начинает рубить дерево; а она оттуда и говорит:

— Мужик, не делай мотовила: жена умрет!

Сделать мужику хотелось, да и жалко, что жена умрет; он и не стал делать мотовила.