Вот прошло после свадьбы почти три года. В одно утро встает царь Кащей и смотрит, а на его лугах царских раскинуты шатры белополотняные, а на тех шатрах белополотняных выкинут флаг сильного царь Далмата. Царь Далмат лишь только услышал, что Демьян Кащеич убит, и пошел войной на царя Кащея. Царь Кащей не успел еще отойти от окна, как выехали из шатра три могучих богатыря и стали они клич кликать и царя Кащея на бой вызывать; а если царь к ним не выйдет, то они его царство разорят, а прекрасную царевну Елену Кащеевну силом возьмут.

Вот царь Кащей и говорит Алеше:

— Зять мой любезный! Ты прибил у меня все войско и сына моего Демьяна убил; так вся теперь надежда у меня на тебя: сам ты защищай и жену свою и царство; а если ты врагов прибьешь, я тебе и царство сдам, однако и голова моя стара стала.

— Вот тебе, матушка, и Юрьев день, — думает Алеша, — однако уж двух смертей не будет, а одной не миновать, а я еще вот что сделаю: недалеко от города, на дороге к лугам, есть дуб, так велю на этот дуб приделать шелковую петлю, да такую крепкую, чтоб скорее дуб сломился, чем она сорвалась, а как поеду к лугам-то, так и суну голову в петлю; хоть стыда меньше будет; а пусть там над мертвым хоть что делают.

Как задумано, так и сделано. Вот и выехал Алеша, да и стал править к самому этому дубу, да вместо себя-то и заправил в петлю коня. Конь-то был такой сильный, что и вырвал дуб со всеми кореньями, да и побежал по войску, да куда прибежит — тут и улица, а повернет — там переулок, и, наконец, притоптал и придавил до одного человека.

Вот царь Кащей так этому обрадовался, что в тот же день и сдал ему свое царство. А Алеша так этим удивил своих соседей, что во всю жизнь ни с кем не воевал (т. е. никто не смел с ним воевать). А наш сильный и могучий царь Алеша привез к себе отца и стал жить да быть.

Я там был, мед и пиво пил: пиво-то тепло, по губам текло, а в рот не попало.

Одна лукавая лисица захотела поесть рыбки, а не знала, где взять; думала, думала, да и вздумала лечь на дорогу. Мужик идет с рыбой, вдруг у мужика лошадь остановилась; мужик и говорит сам про себя: «Что бы это значило, что там лежит?». Пошел посмотреть; смотрит, а лежит лисица; он ее пнул, а она будто околела; он ее взял и положил в воз с рыбой, да и закрыл рогожей. Едет мужик, радуется, что лисицу нашел славную, оттает, так оснимает. А лисица в эту пору прогрызла дыру на санях, да и спускает по рыбке в дыру, а мужик гонит и ничего не знает. Вот лисица чуть не всю рыбу выудила из воза и выскочила из-под рогожи, да и драла в лес.

Мужик как-то остановился, посмотрел — лисицы нет, да и давай реветь; ревел-то он, ревел, чего сделаешь.

— Экая, проклятая! Ведь отогрелась, чорт ее возьми! Ну, а не дорого дана, не больно и жаль.

Он поезжай вперед, а не хватится рыбы. А лисица пошла подбирать рыбку и сносила ее в свою лачужку да и лакомится. Приходит волк да и говорит:

— Хлеб-соль, кумушка!

— В хлев зашел, так двери ищи, куманек!

— Ой, милая кумушка, ты еще рыбку ешь?

— Как же! Сегодня маленько, бог дал, наудила!

— Ой ли! Где ты удила?

— В проруби, в проруби, мой миленькой куманек!

— А как?

— Очень просто: только хвост-от погрузи в воду, так такие палтухи ссарапаются, что любо-два! Как дольше посидишь, так больше наудишь; не дергай скоро, дай заклёву; а если клевать не будет, то заговор, читай: «Рыбка, клюнь — попади, меня за хвост потяни!».

Куманек опрометью кинулся на прорубь удить, пришел и запустил хвост свой в воду, сидит, сидит, а клёву нет, да и только! В это время у него так хвост замерз в проруби, что и пятерым бы волкам его не вытащить. Вот идет баба за водой и видит нашего рыбака, сперва гнала его словами, говоря:

— Пошел ты к чорту, прожора, видишь, нашел место, куда костить!

Потом она видит, что волк ни с места, подошла к нему и давай его коромыслом зваривать. Волк сколько ни ревел, ни бился, ни рвался, на все стороны метался, покуда хвост не оторвался, баба ему так назудила бока, что он кое-как уплелся. А лисица в это время прибежала в избу, где жила баба, да и давай в квашне стряпать по-своему. Маленькие ребята убежали все на печь, да и говорят лисице:

— Не тронь, не меси, собака, квашню! Мамка сама пригустит ее!

Но лиса свое стебенит, тёпает тесто да и только; назюзгалась так, что бока прочь, и рыло и уши — все сыто. Она успела отстряпаться до хозяйки и пошла легла на дорогу, по которой куманьку идти, лежит и стонет, плутовка. Вот и идет волк, и говорит ей:

— Нет, кумушка, плохой лов, слава богу, только хвост проудил, а не голову! Ох, кумушка, по что это у тебя голова-то испроломана?

— Молчи уж лучше, куманек, видишь, у меня голова вся испроломана коромыслом и мозг-от вышел!

— Ой, бедная, нечего делать, садись на меня, увезу до двора.